Но Вермо не вдумывался в это явление, вдумываясь обычно во все,
что попадалось; он слишком начитался за ночь и чувствовал себя
сейчас недостаточно умным. Он отошел дальше в степь и лег в нее
вниз лицом с настроеньем своей незначительности.
Откуда-то из участка к Вермо подошел Високовский. Он
сказал, что снял с пастбищ двенадцать пастухов в помощь
техническим бригадам, а коров поручил наиболее сознательным
быкам; он уже делал опыты самоохраны и самокормления стад,
приучая отдельных быков к определенному поголовью коров,
организуя этим шагом бычьи семейства. И что же?— быки дерутся
между собой, каждый желая обеспечить для своих коров лучшую
траву и водопой, а коровы мирно пасутся и полнеют в теле. Если
перейти на способ бычьих семейств, то можно вдвое сократить
степной штат людей.
Вермо не слушая глядел на Високовского.
Затем он возвратился в избу, где по-прежнему спали рабочие;
но лица их, освещенные зарею, приняли торжественное выражение.
Вермо понял, насколько мог, столпов революции: их мысль — это
большевистский расчет на максимального героического человека
масс, приведенного в героизм историческим бедствием,— на
человека, который истощенной рукой задушил вооруженную
буржуазию в семнадцатом году и теперь творит сооружение
социализма в скудной стране, беря первичное вещество для него
из своего тела.
Эта идея неслышно растворена в книгах, прочитанных Вермо
ночью,— потому что ее нельзя услышать мелким сердцем
индивидуалиста или буржуя.
В тот же день Вермо составил бригаду в семь человек и сам
стал в ее ряды. Он хотел осуществить ставку на творческого
пролетарского человека, с тем чтобы изобретение стало способом
работы, чтобы не Кемаль таскал бревна, а ветер или вол; и чтобы
работа шла на смысле, а не на грустном терпении тяжести, как
работает мещанин капитализма.
К концу первой десятидневки в бригаде почти не применялся
черный труд -его сменили деревянно-веревочные и железные
приспособления, движимые животной силой волов.
x x x
Через два месяца, уже осенью, прибыли из Ленинграда
переделанные электросварочные агрегаты и другое необходимое
оборудование. Одновременно с многочисленными машинами приехали
Босталоева и инженер Даев.
Босталоева ехала от железной дороги через колхоз и привезла
с собой смирившегося Умрищева, которого выслала Федератовна в
совхоз для проверки в рабочем котле.
Умрищев был давно исключен из партии, перенес суд и отрекся
в районной газете от своего чуждого мировоззрения. Он ходил
теперь робко по земле, не зная, где ему место, долгие дни жил
при Федератовне в качестве домашнего хозяина, чему Босталоева
по невыясненной причине радовалась и смеялась на протяжении
всей совместной дороги в степном фаэтоне, а Умрищев только
сторонился от нее на узком месте сиденья.
Босталоева была несколько дней в Москве, в
Скотоводобъединении, и привезла оттуда новость для всех
рабочих: в «Родительских Двориках» организуется образцовый
опытно-учебный мясокомбинат. Этот вопрос был поднят крайкомом
партии и теперь всюду согласован и обдуман.
Спустя еще некоторое время в «Родительские Дворики»
съехалось большое число людей из Москвы и краевого центра: они
должны были участвовать в организации учебного мясокомбината и
быть свидетелями первого в мире бурения земли вольтовой дугой,
чтобы прожечь грунт до воды.
Инженер Вермо, как только получил вольтовый агрегат, уехал
с ним в степь неизвестной дорогой, взяв с собой одного Кемаля.
Возвратившись через четверо суток, Вермо установил агрегат
среди новостроящейся усадьбы совхоза; запустил мотор и направил
фронт сияющего, шарообразного пламени вертикально в недра
земли.
Делегация Москвы и края уселась к тому времени на скамьи
вокруг воющего агрегата; столб едкого газа поднялся над
плавящейся породой, обращающейся в магму, затем — через
полчаса — раздался взрыв, и наружу вырвался вихрь пара: это
пламя вошло в массу воды и пережгло ее в пар. Вермо выключил
агрегат.
Каждый из бывших здесь освидетельствовал сделанную
скважину: она была неглубока, около трех метров, поскольку
совхоз стоял в низменности, внутренняя поверхность скважины
покрылась расплавленной, застывшей теперь породой, что сообщало
крепость колодцу от обвала, и внизу светилась вода. Затем Вермо
и Кемаль, настроив пламя в острую форму, стали резать его
лезвием заранее заготовленные самородные камни и тут же
сваривали их вновь в монолиты, слагая сплошную стену, чтоб было
ясно, как нужно строить теперь жилища людям и приют скоту.
x x x
В глубокую осень из Ленинграда в Гамбург отплыл корабль. На
борту корабля находились инженер Вермо и Надежда Босталоева.
Они имели командировку в Америку сроком на полтора года, чтобы
проверить там в опытном масштабе идею сверхглубокого бурения
вольтовым пламенем и научиться добывать электричество из
пространства, освещенного небом.
На берегу их провожали две фигуры небольших людей:
Федератовна и Умрищев. Старушка приехала издалека, чтобы
проводить Босталоеву и поплакать по ней на вечное прощанье,
потому что она уже не надеялась прожить полтора года: слишком
активно билось ее сердце всю жизнь, и оно устало.
Федератовна была одета в шляпу, которая сидела на ее
голове, как чертополох; маленький смирный Умрищев держал под
руку старую женщину и вытирал глаза белым платочком от
сочувствия.