Всякое мероприятие по этому плану должно
иметь помощь и консультацию со стороны Института Неизвестных
Топливных Масс, КрайВЭО, Института Дешевой Энергии, Варнитсо,
Общества Глубокого Бурения и прочих соответствующих
организаций.
x x x
Через месяц или полтора в «Родительские Дворики» прибыли
оборудование и материалы, занаряженные Босталоевой в
крайцентре, и то потому, что Босталоева сама нашла свои
заблудившиеся на железной дороге грузы и привела вагоны на
ближайшую станцию. Иначе бы грузы могли вовсе осиротеть,
приобрести безвестное состояние и их сейчас же присвоили бы
себе агенты многочисленных строек, населявшие в то время все
узловые пункты транспорта; эти агенты-снабженцы беспрерывно
глядели волчьими глазами на потоки чужих грузов и только свою
стройку считали действительно решающей для судьбы социализма,
поэтому они прямо удивлялись, что кого-то еще снабжают, кроме
них, и способствовали превращению блуждающих грузов в бесхозное
сиротство, чтобы переадресовать их себе, пользуясь суетой
всеобщего строительства.
Около того же времени в совхоз приехали два инженера из
края: электрик Гофт и гидрогеолог Даев. Гофт был из Института
Неизвестных Топлив, а Даев от Варнитсо и Общества Глубокого
Бурения. Совместно с инженером Вермо они довели конструкторские
идеи вольтового бурения до чертежного детального выражения и
поправили различные упущения в устройстве башни брикетного
пресса и ветродвигателя.
Инженер Гофт уже не хотел уезжать из совхоза и остался в
нем до окончания всех работ, а Даев и Босталоева отправились
скорее в Краевой Город и в Ленинград, дабы найти подходящие
электросварочные агрегаты эти
— агрегаты были нужны для немедленного переустройства их на другую
службу. Один из агрегатов должен успеть перерезать камни в карьере и
сварить из этих камней жилища еще до наступления зимы.
Контора переустройства совхоза помещалась в сенях
электросилосной башни, где все чертили, считали, спали и
бредили от ночного воображения. Кемаль взял себе на учет такой
бытовой недостаток и отправился в колхоз к Федератовне. Через
четверо суток он привез из колхоза на волах шесть пустых изб,
принадлежавших ранее кулакам, тем, что прятались в колодцы от
старухи. Эти избы лишь в слабой степени повредились от
транспорта и вполне оказались пригодными для размещения
техперсонала и для ночлега технических бригад.
Инженер Вермо развернул фронт работ сразу — по всем
сопротивлениям; главный же удар он сосредоточил на достройке и
оборудовании электрической мясной башни, где производил весь
монтаж лично.
Но рабочих было всего шестнадцать человек, и люди так
умаривались, что не могли смыть водой свой пот и им не хватало
сна для забвения усталости.
Но рабочих было всего шестнадцать человек, и люди так
умаривались, что не могли смыть водой свой пот и им не хватало
сна для забвения усталости.
Однажды ночью Вермо сидел за столом и, скучая по
Босталоевой, рассматривал ее книги. Вокруг Вермо спали люди на
полу, от них пахло отработанной жизнью, их рубашки заживо
сотлели на постоянно греющемся теле и рты были печально
открыты, чтобы освежиться воздухом ночи и продуть насквозь свое
туловище, зашлаковавшееся смертельными скоплениями немощи.
Кемаль лежал навзничь с омертвевшим видом лица; он сегодня
в одиночку таскал бревна на верх башни, а вчера забивал якорные
сваи для крепления ветродвигателя от зимних бурь.
В своем дыхании он плавно поднимал и опускал ребра,
обросшие жилами тяжелой силы, и лицо его хотя и было покрыто
печалью утомления, но все же хранило в своем смутном выражении
нежность надежды и насмешку над грубой тягостью жизни,— в этом
Кемаль, хотя и незаметно, но походил на Босталоеву.
«Зачем он таскает бревна, зачем он не повесил блока и не
заставил вола втянуть бревно на Канате?— думал Вермо в тишине
большого пространства.— Зачем вообще нам труд как повторенье
однообразных процессов; нужно заменить его беспрерывным
творчеством изобретений!»
Погонщик умрищевского вентиляторного вола спал вниз лицом.
Он трудился по рытью земли для различных установок. Вермо решил
завтра же сделать несколько конных лопат и рыть грунт силой
волов или даже приспособить под это дело ветер.
Вермо не знал, есть ли у Кемаля и погонщика вентиляторного
вола другая жизнь, эстетические вкусы и накопления на
сберкнижке. Они были, наверно, безродными и превращали будущее
в свою родину.
В вещах Босталоевой Вермо нашел «Вопросы ленинизма» и стал
перечитывать эту прозрачную книгу, в которой дно истины ему
показалось близким, тогда как оно на самом деле было глубоким,
потому что стиль был составлен из одного мощного чувства
целесообразности, без всяких примесей смешных украшений, и был
ясен до самого горизонта, как освещенное простое пространство,
уходящее в бесконечность времени и мира.
Читая, Вермо ощущал спокойствие и счастливое убеждение
верности своей жизни, точно старый серьезный товарищ,
неизвестный в лицо, поддерживал его силу, и все равно, даже
если бы погиб в изнеможении инженер Вермо, он был бы мертвым
поднят дружескими руками на высоту успеха — и уцелевшие
товарищи добудут из глубины земли материнское море и свет
солнца превратят в электричество.
Под утро Вермо вышел наружу. Вращающаяся земля несла
здешнее место навстречу солнцу, и солнце показывалось в ответ.
Но Вермо не вдумывался в это явление, вдумываясь обычно во все,
что попадалось; он слишком начитался за ночь и чувствовал себя
сейчас недостаточно умным.