— Как теперь партия?— спросил Умрищев.— Наверно,
разлюбит меня?
— Очевидно,— сказал секретарь и послал его к прокурору,
который уже давно ожидал Умрищева где-то на завалинках гурта.
— Ну, тогда я соваться начну!— пообещал Умрищев.—
Как-нибудь она меня полюбит!— И ушел.
Как только завечерело, секретарь начал пить чай и позвал к
себе Босталоеву с мальчиком Мемедом, чтобы угостить их
чем-нибудь сладким. Федератовна же пришла по своей доброй воле
и начала причитать беспрерывно, что районная контора
задерживает контингенты стройматериалов для совхоза, что
переводы кредитных лимитов опаздывают, что среди пастухов слаба
культработа и мало заметно самозакрепление. При этом она
плакала горючими слезами, так как у нее серьезно болело сердце,
и запивала чаем потерю своих сил. Вспомнив об Айне, она уж не
могла нагореваться: ведь было же четко и ясно, что Божев —
классовый враг, отчего она не поверила своему предчувствию,
своему ноющему сердцу, а ждала фактов, либеральничала и
объективно помогала совершиться смерти.
— Бабка-дура,— сказал Мемед.— Всегда плачет и всегда
живет. Сестра не плакала, а умерла…
— Я тебя в ясли завтра отдам: у подкулачников брехать
научился?-сказала старуха.
— Там страшно,— произнес мальчик.
— А чего тебе страшно там?— спросила Босталоева.
— Там старик с бородой как картина висит,— сказал Мемед
— Бабкин жених…
Секретарь и Босталоева поняли мысль ребенка и засмеялись, а
Федератовна обиделась за Карла Маркса, хотя секретарь уверял
ее, что и Маркс бы улыбнулся сейчас.
— Ты знаешь, отчего умерла твоя сестра?— спросил
секретарь у Мемеда.
— Бабка говорила — от нее,— ответил Мемед,— у бабки
бдительность пропала. А сестру Афанас измучил, не бабка.
Мальчик представлял сестру с живостью всех фактов ее
мучения. Она жила тогда за десять верст от гурта, в землянке у
дальнего пастбища. Божев приезжал туда верхом на лошади и с
кнутом, а доярки и Айна с ними в бане не мылись, горячего к
обеду не варили и спали от работы мало. Но Айна не горевала,
потому что хотела сделать социализм, только чесала под рубашкой
ногтями. Божев приезжал на коне, ел пышки из своего мешка и
забирал с собою пастухов — оставил только одного на пятьсот
коров с быками. На ночь стадо расходилось без пути, пастух
засыпал, а утром плакал нарочно, как будто от страха и горя,
потому что в стаде начали пропадать полные красные коровы и
являлись худые или мелкие, которые жрали и не росли,— молока
же давали по четыре кружки. Именные быки тоже скрылись куда-то,
а пришли незнакомые — они ходили скучные и худые, и совхозные
коровы их били, а неизвестные быки молчали.
Именные быки тоже скрылись куда-то,
а пришли незнакомые — они ходили скучные и худые, и совхозные
коровы их били, а неизвестные быки молчали. Айна не стала
спать, вышла на ночь пасти стадо, ходила в темноте и узнала,
что приезжали верховые мужики, пригоняли своих коров с быками и
угоняли совхозных. Айна ходила за чужими людьми следом, дошла
до степных хуторов и возвратилась. Потом она пошла на гурт за
людьми и ружьями, но ее встретил Божев и вернул обратно: «Ты,—
говорит,— бежать от стада хочешь, ты летунья, ты врешь, я сам
считаю коров по списочному числу». Когда сосчитал, оказалось
верно. Божев изругал Айну: «Тебе замуж надо, ты бесишься — все
коровы целы, разве ты помнишь все пятьсот коров в морду?»—
«Помню»,— сказала Айна и побежала из стада на гурт. Божев дал
ей время побежать, а потом нагнал и бил кнутом, как летунью,
которая срывает планы прокормления рабочих и служащих.
Айна упала, Божев ее взял и привез. Скоро Божев прислал
нового пастуха, потому что старый пастух пропал вместе с
десятью коровами и маточным быком; новый пастух угонял стадо
далеко и приводил его к вечеру без молока. Айна была умная и
узнала, что кулацкие и зажиточные жены выдаивают коров вдалеке.
Она тайно добежала до директора Умрищева, но Умрищев сказал ей:
«Не суйся, работай под выменем, чего ты все бесишься!»
Айна не вернулась в стадо, а пошла в районный комитет
партии. К ней пристали еще две подруги-доярки, которые бежали
навсегда от жизни в степи, Айна же шла по делу. Божев скакал за
ними полдня; доярки прятались, но Божев разглядел их с лошади и
опять бил Айну кнутом, как кулацкую девку, которая срывает
дисциплину и уводит рабочую силу. Айна говорила ему, что идет
выходить замуж за тракториста, Божев же спросил у нее отпускной
талон и снова рубцевал, что не было талона. Однако двух других
доярок Божев не задержал, и они убежали, довольные, что
спаслись, и пропали бесследно. Когда Божев остался с Айной один
в пустых местах, он вдруг весь осознался и стал напуганным. От
страха смерти, которая достанется ему за порчу батрачки, Божев
вдруг полюбил Айну. Он задумал так сильно и искренно обнять
Айну, чтобы его любовь дошла к ней до сердца и она бы за все
простила ему и согласилась быть женой. Он стал добрым, плакал
до вечера у бедного подола Айны, обнимал ее измученные ноги и
бегал в истоме по песчаным барханам. Айна все время не давалась
ему, потом опять пошла дальше в район. Но Божев вновь достиг ее
и шел за ней молча, бросив лошадь, а вечером изувечил ее, когда
Айна, усталая и измученная, легла на землю. Айна схватила
Божева за горло, когда была под его тяжестью, и душила его, но
сила клокотала в горле Божева, он не умер, а сестра Мемеда
ослабела и заснула. Наутро Божев оправил оборванную Айну,
отыскал лошадь, подпоясал доярку бечевой от своего кнута и
повез женщину на гурт, все время искренно лаская доярку за
плечи, а встречным людям говорил, что он на ней скоро женится,
так как полюбил.