Босталоева прислонилась лицом к оконному стеклу и долго
смотрела на своих ровесниц и товарищей. Лунная ночь шла в
легком воздухе, летние сады и травы по-прежнему произрастали на
земле, но они были почти безлюдны теперь, как отжившее явление,
никто не гулял по ним в праздности настроения.
Босталоева вошла в КрайВЭО, подумала в недоумении про свою
долю и попросила динамо-машину в сто лошадиных сил у
заведующего сектором снабсбыта. Заведующий ничего не сказал в
ответ Босталоевой, только посмотрел куда-то мимо нее — в
страну электрического голода. Босталоева прошла в своем
мучении, что нету машин, по нагретым, освещенным горницам
учреждения, и ей понравился глубокий труд технической науки.
Одна чертежница миловидно улыбнулась Босталоевой; Босталоева
тотчас же заметила эту человечность, и, склонившись над
чертежной доской, две женщины поговорили, как подруги: одна
скучала по ребенку, ожидающему мать до полночи в запертой
комнате, другая хотела динамо-машину. По утрам та чертежница
занималась в Чертежно-конструкторском институте, а после, не
заходя домой, сразу поспевала на работу; ночью же она старалась
меньше спать, чтобы больше видеть своего ребенка. Босталоева
обещала чертежнице приходить в ее комнату с вечера и заниматься
с ребенком, пока возвратится мать.
На другой день Босталоева так и сделала, переселившись в
жилище чертежницы на время командировки. Она рисовала
четырехлетнему мальчику коров и солнце над ними, изобразила
партийную умную старушку Федератовну, потом быка, коровью драку
у водопоя; одинокий мальчик смотрел и слушал эти факты с
пользой и удивлением. Наконец пришла мать, которая долго не
давала спать ребенку, и с подробностью рассказала ему, что она
делала в долгий день и про динамо-машину, которую она начала
чертить в институте с натуры.
Босталоева сразу же узнала от матери-чертежницы, что это —
большая динамо-машина, она давно стоит в аудитории, как
чертежная модель, но сколько в ней сил, неизвестно: завтра
чертежница обещала списать табличку-спецификацию.
Утром Босталоева пошла в то учреждение, где она впервые
стала на ночлег, и там ей дали повестку, чтобы она явилась днем
в нарсуд — как ответчица по делу о названии сволочью
государственного служащего.
Рабочий судья прочитал вслух перед лицом интересующегося
народа дело Босталоевой и вдруг дал свое заключение: ответчицу
оправдать и вынести ей публичную благодарность за бдительность
к экономии металла, а истца-служащего при знать действительной
сволочью и предать наказанию как негодную личность. Народ
вначале было озадачился, но потом обрадовался суждению судьи;
истец же наклонил лицо и публично опозорился, впредь до особых
заслуг перед рабочим классом.
Народ
вначале было озадачился, но потом обрадовался суждению судьи;
истец же наклонил лицо и публично опозорился, впредь до особых
заслуг перед рабочим классом.
Из камеры суда Босталоева ушла, как артистка,— под звуки
всеобщих приветствий, и сам судья воскликнул ей: «До свиданья,
приходите к нам еще выявлять эти элементы!» Была еще середина
дня, шло жаркое лето и время пятилетки. Заботливая тревога
охватила сердце Босталоевой, когда она остановилась среди
краевого города,— с жадностью она глядела на доски и бревна
построек, на грузовики с железными принадлежностями, на провода
высокого напряжения,— она болела, что в ее совхозе много одной
только природы и нет техники и стройматериалов. Еще Босталоева
страдала о том, что мало будет мяса для гремящего на постройках
пролетариата, если даже «Родительские Дворики» дадут две тысячи
тонн,— и ей надо поскорее маневрировать.
Босталоева зашла в институт к подруге-чертежнице и увидела
старую динамо-машину, с которой студентки чертили детали. Она
прочитала на неподвижной машине надпись, что в ней 850 ампер,
110 вольт, но не знала
— сильно это или слабо. Выйдя из института, она написала телеграмму
Вермо, что машина есть, но в ней 850 ампер и по ней учатся черчению
молодые кадры; как же быть?
Ночью инженер Вермо прислал Босталоевой ответную
телеграмму: «Придумал более совершенную, современную
конструкцию динамо-машины, делаем ее из дерева и проволоки во
всех деталях, окрасим в нужный цвет и вышлем багажом институту.
Так как чертить можно с деревянной разборной модели
— обменяйте нашу деревянную на ихнюю металлическую, наша деревянная
конструктивно лучше, для черчения полезней».
«Дорогой мой Вермо,— подумала Босталоева.— Где живет
сейчас твоя невеста? Может быть, еще пионеркой с барабаном
ходит!..»
На другой день Босталоева вошла к секретарю ячейки
Чертежно-конструкторского института. Побледневший человек,
спавший позавчера, выслушал женщину и встал со своего места с
восторгом.
— Отправляйте сегодня же нашу динамо в ваш совхоз!—
воскликнул он, наполнившись сознательной радостью.— Мы будем
чертить трансформатор, пока не привезут деревянную модель
вашего инженера… Сколько, вы сказали, добавит мяса
динамо-машина?— я забыл.
— Сто или двести тонн,— сообщила Босталоева.
Ей захотелось сейчас сделать какое-нибудь добро этому
товарищу; она любила всякое свое чувство сопровождать веществом
другого человека, но секретарь глядел на нее отвлеченно, и она
воздержалась.
Через несколько суток секретарь сам построил упаковочные
ящики и отправил динамо-машину в «Родительские Дворики», в то
же время он попросил еще раз приехать через полгода, но
Босталоева лишь косвенно улыбнулась на это.