Покойница Айна давала больше всех
работы — она выдаивала по 190 литров молока в сутки при норме
125; бабушка же однажды просидела в степной ферме трое суток и
надоила 700 литров.
— Сучки-подкулачницы,— сказала тогда Федератовна двум
бабам-лодырям.-Только любите, чтоб вам груди теребили, а до
коровьих грудей у вас охоты нет…
Она помнила всех выдающихся коров в совхозном поголовье, а
быков знала лично каждого. Проезжая сквозь жующие стада,
старушка всегда сходила с таратайки и бдительно осматривала
скотину, особенно быков — их она пробовала кругом, даже вниз к
ним заглядывала: целы и здоровы ли у производителей все части
жизни.
Сейчас уж далеко звучала таратайка Федератовны и удалялась
все более скоро, потому что старуха совала рукой в кучера и
пилила его сзади своими словами.
В эту ночь, когда поднялась луна на небе, животные
перестали жевать растения и улеглись на ночлег по балкам и по
низовьям, напившись воды у колодцев; несъеденная трава тоже
склонилась книзу, утомившись жить под солнцем, в смутной тоске
жары и бездождия. В тот час Босталоева и Вермо сели верхами на
лошадей и понеслись, обдаваемые теплыми волнами воздуха, по
открытому воздушному пространству земного шара…
Забвение охватило Вермо, когда скрылось из глаз все видимое
и жилое и наступила одна туманная грусть лунного света,
отвлекающая ум человека и прохладу мирной бесконечности, точно
не существовало подножной нищеты земли. Не умея жить без
чувства и без мысли, ежеминутно волнуясь различными
перспективами или томясь неопределенной страстью, Николай Вермо
обратил внимание на Босталоеву и немедленно прыгнул на ее коня,
оставив своего свободным. Он обхватил сзади всю женщину и
поцеловал ее в гущу волос, думая в тот же момент, что любовь —
это изобретение, как и колесо, и человек, или некое первичное
существо, долго обвыкался с любовью, пока не вошел в ее
необходимость.
Босталоева не сопротивлялась — она заплакала; обе лошади
остановились и глядели на людей.
Вермо отпустил Босталоеву и пошел по земле пешком.
Босталоева поехала шагом дальше.
— Зачем вы целуете меня в волосы?— сказала вскоре
Босталоева.— У меня голова давно не мытая… Надо мне
вымыться, а то я скоро поеду в город
— стройматериалы доставать,
— Стройматериалы дают только чистоплотным?— спросил
Вермо.
— Да,— неясно говорила Босталоева,— я всегда все
доставала, когда и на главной базе работала… Вермо,
сговоритесь с Високовским, составьте смету совхозного училища:
нам надо учить рабочих технике и зоологии. У нас не умеют
вырыть колодца и не знают, как уважать животных.
У нас не умеют
вырыть колодца и не знают, как уважать животных…
Но Вермо уже думал дальше: колодцы же — ветхость, они
ровесники происхождению коровы как вида: неужели он пришел в
совхоз рыть земляные дыры?
К полуночи инженер и директор доехали до дальнего пастбища
совхоза -самого обильного и самого безводного. После того
пастбища — на восток
— уже начиналась непрерывная пустыня, где в скучной жаре никого не
существует.
Худое стадо, голов в триста, ночевало на беззащитном
выпуклом месте, потому что нигде не было ни балки, ни другого
укрытия в тишине рельефа земли. Убогий колодец был серединой
ночующего гурта, и в огромном пойловом корыте спал бык, храпя
поверх смирившихся коров.
Редкий ковыль покрывал здешнюю степь, при этом много росло
полыни и прочих непищевых, бедных трав. Из колодца Вермо
вытащил на проверку бадью — в ней оказалось небольшое
количество мутной воды, а остальное было заполнено отложениями
четвертичной эпохи — погребенной почвой.
Почуяв воду по звуку бадьи, бык проснулся в лотке и съел
влагу вместе с отложениями, а ближние коровы лишь терпеливо
облизали свои жаждущие рты.
— Здесь так плохо,— проговорила Босталоева с болезненным
впечатлением.-Смотрите — земля, как засохшая рана…
Вермо с мгновенностью своего разума, действующего на все
коренным образом, уже понял обстановку.
— Мы достанем наверх материнскую воду. Мы нальем здесь
большое озеро из древней воды — она лежит глубоко отсюда в
кристаллическом гробу!
Босталоева доверчиво поглядела на Вермо: ей нужно было
поправить в теле это дальнее стадо и, кроме того, Трест
предполагал увеличить стадо «Родительских Двориков» на две
тысячи голов; но все пастбища, даже самые тощие, уже густо
заселены коровами, а далее лежат умершие пространства пустыни,
где трава вырастет только после воды. И те пастбища, которые
уже освоены, также нуждаются в воде,— тогда бы корма
утроились, скот не жаждал, и полумертвые ныне земли покрылись
бы влажной жизнью растений. Если брикетирование навоза и
пользование ветром для отопления даст триста тонн мяса и
двадцать тысяч литров молока, то откуда получить еще семьсот
тонн мяса для выполнения плана?
— Товарищ Босталоева,— сказал Вермо,— давайте покроем
всю степь, всю Среднюю Азию озерами ювенильной воды! Мы освежим
климат и на берегах новой воды разведем миллионы коров! Я
сознаю все ясно!
— Давайте, Вермо,— ответила Босталоева.— Я любить буду
вас.
Оба человека по-прежнему находились у колодца, и бык храпел
возле них. К колодцу подошел пастух. Он был на хозрасчете. У
него болело сердце от недостачи двух коров, и он пришел
поглядеть — не чужие ли это люди, которые могут обменять коров
или выдоить их, тогда как он и сам старался для лучшей
удойности не пить молока.