-Мы-то не коммунисты? Ах ты дура-девчонка! Я
старый кузнец и механик, я не смеялся тридцать лет, а вот
пришел инженер Вермо, открыл нам пространство науки — и я
улыбнулся на твой совхоз из землянок! Ты же все лозунги
извращаешь, ты с природой, ты с отсталостью примирялась здесь
— нервная ничтожность такая!.. Ты уехала, старуха твоя пропала
-тоже советская наседка такая — и мы втроем,— Кемаль показал
еще на Вермо и Високовского,— мы сказали твоему старушьему
совхозу: прочь, ты не дело теперь! И не было его в одну ночь!
Надо трудиться, товарищ директор, не за лишнюю сотню тонн
говядины, а за десять тысяч тонн!.. Ты
— девчонка еще в глазах техники!
«Отчего у нас люди так быстро развиваются,— подумала
Босталоева, заново разглядывая Кемаля.— Это прямо
превосходно!»
Другие рабочие, оказавшиеся на проверку бедняками,
сбежавшими из умрищевского колхоза, также начали стыдить
Босталоеву за ее недооценку башни, мельницы и дальнейших
перспектив.
Високовский взял Босталоеву, как женщину, под руку и повел
ее в башню. Босталоева молчала. Вермо глядел ей вслед и думал,
сколько гвоздей, свечек, меди и минералов можно химически
получить из тела Босталоевой. «Зачем строят крематории?— с
грустью удивился инженер.— Нужно строить химзаводы для добычи
из трупов цветметзолота, различных стройматериалов и
оборудования».
Башня была сложена из сжатых, сбрикетированных ручным
прессом глино-черноземных кирпичей и представляла собой вид
усеченного конуса.
В сенях башни находилось особое стойло — оно хоть и не
имело еще арматуры, но это было то же, что электрический стул
для человека -место смертельного убийства животных высоким
напряжением. Високовский и Вермо не хотели портить качества
мяса предсмертным ужасом и безумной агонией живого существа от
действия механического орудия. Наоборот, животное будет
подвержено предварительной ласке в электрическом стойле, и
смерть будет наступать в момент наслаждения лучшей едой.
Внутренность башни была выложена досками в тесную пригонку, а
доски покрыты слоем клеевого лака, непроходимым для
электричества.
— Вы понимаете, что это?— спросил Високовский.
— Нет, я не понимаю,— сказала Босталоева.— Ведь дожди же
размоют эту земляную каланчу.
— Толщина кладки земляных брикетов здесь такая, Надежда
Михайловна,-объяснил Високовский,— что нужно десять лет
ливней, чтобы вода смыла башню…
Вид животных, гонимых сквозь пространства пешком в города
на съедение или даже запертых в неволю вагонов, всегда приводил
Високовского в душевное и экономическое содрогание.
— Толщина кладки земляных брикетов здесь такая, Надежда
Михайловна,-объяснил Високовский,— что нужно десять лет
ливней, чтобы вода смыла башню…
Вид животных, гонимых сквозь пространства пешком в города
на съедение или даже запертых в неволю вагонов, всегда приводил
Високовского в душевное и экономическое содрогание. Коровы, и
особенно быки, слишком впечатлительны, чтобы переносить
железнодорожную езду, вид городов и ревущую индустриализацию. У
животных расстраиваются нервы, они высыпают беспрестанно из
себя навоз и теряют съедобный вес. Сосчитано, что при езде в
вагоне на тысячу верст коровы худеют на десять и больше
процентов, а быки вовсе тают, тоскуя, что им уж никогда теперь
не придется случаться.
Если «Родительские Дворики» отправят в течение года две
тысячи тонн коров, то двести, а может быть, и четыреста тонн
наиболее нежного мяса будет истрачено в пути благодаря
похудению животных. Кроме того, коровы могут вовсе умереть в
дороге. Эти двести или четыреста тонн говядины должен сохранить
электрический силос, построенный как башня. Коровьи туловища
разрубаются на сортовые части и загружаются в башню. Затем
небольшое количество высоконапряженного тока пропускается
сквозь всю массу говядины, и говядина сохраняется долгое время,
даже целый год, в свежем и питательном состоянии, потому что
электричество убивает в нем смертных микробов.
По мере надобности мясо накладывается в приспособленные
кадушки с выкачанным воздухом и отправляется в города. В
дальнейшем следует вокруг электрического силоса развить
комбинат, с тем чтобы на месте обращать мясо в фарш, колбасу,
студень, консервы и отправлять в города готовую еду.
У Босталоевой после разговора с Високовским сжалось сердце,
что она еще не инженер и ей нужно излишне любить Вермо.
Високовский развил перед директором еще ряд мер, обдуманных
им совместно с Вермо и Кемалем, для резкого накопления мяса в
совхозе, а Босталоева молча думала о новом техническом
большевизме, которому уже не соответствует ее ум.
Здесь в башенные сени вошла бывшая совхозная кухарка, не
знавшая, куда теперь ей деться, когда все сломали, когда из
металлических ложек мужики сделали проволоку, суповые котлы
раскатали в листы, когда даже ушные сережки вынули у нее и
расплавили их в олово,— это печальная, бесхозная женщина,
лишенная бытового состояния, сказала, что движется новое стадо
из какого-то дальнего пункта: идите его встречать и организуйте
поскорее баб из степи, потому что некому обдаивать скотину, а
из нее уж капает молоко в землю.
Босталоева и Високовский вышли из сеней башни и увидели
погонщика умрищевского вентиляторного вола; погонщик прибежал
первым, чтобы осознать новое место своей жизни и сообщиться.