— Надежда Михайловна,— произнес Вермо,— я ехал с вами
утром и увидел на небе электромагнитную энергию! Нам нужно
сделать оптический трансформатор — он будет превращать
пульсацию солнца, луны и звезд в электрический ток. Он будет
питаться бесконечным пространством, он…
— Да остановись ты думать хоть ради человека-то,—
обиделась на Вермо Федератовна.— Человек уезжает, а он
бормочет — голову ей забивает. Девке и без тебя есть забота:
иль мы сами физики не знаем, один ученый какой! Что ты, при
капитализме, что ль, живешь, когда одни особенные думали!
— До свиданья, Вермо,— подала руку Босталоева.— Делайте
пока земляные работы, а я привезу оборудование…
С теми словами Босталоева уехала в темноту, в далекий
краевой город.
x x x
В одно истекшее летнее утро повозка Надежды Михайловны
Босталоевой, директора мясосовхоза «Родительские Дворики»,
остановилась в селе у районного комитета партии. Различные
партийцы расположились кругом комитета на раннем солнце; многие
спали с омертвевшими впадинами глаз, другие говорили что-то и
глядели в широту пространства, где было много положено их
молодости и силы и где сейчас уже стлался газ тракторов,
блестел тес новостроек, шли на работу бригады людей,— пустоту
и скорбь капитализма сменял многолюдный социализм.
Секретарь райкома спал: он лег в постель не далее двух
часов назад, потрудившись всю ночь. Босталоева не хотела ждать
и вошла в комнату спящего секретаря. Он открыл глаза и узнал ее
сразу, потому что все время помнил о ней и втайне ожидал ее,
хотя и не имел никакой надежды.
Босталоева сообщила свою просьбу; секретарь лежа прослушал
ее, не понимая вначале ничего. Она ему нравилась как
соучастница в мучительной классовой борьбе, как товарищ по
беспрерывной работе и как женщина, не имеющая никакого тайного
личного наслаждения так же, как и сам секретарь.
— Про умрищевский колхоз мы уже знаем кое-что,— сказал
секретарь в ответ.— Вчера мы постановили на бюро проверить
положение колхозов вокруг твоего совхоза и выжечь остатки
кулачья.
Босталоева попрощалась с секретарем и уехала. Секретарь
райкома засмотрелся ей вслед с крыльца дома — ему стало жалко,
что она уезжает; все люди, которых он наиболее любил, постоянно
были невидимы: находились вдалеке, поглощались трудом, исчезали
из дружбы — и нужно ждать еще пять или десять лет, чтобы
наступил коммунизм, когда механизмы вступят в труд и освободят
людей для взаимного увлечения.
В краевом городе Босталоевой негде было остановиться. Все
гостиницы давно наполнились безвыездными инженерами и
квалифицированными рабочими Ленинграда и Москвы.
Босталоева
попала в город в ту пору, когда в нем почти не было приюта,
потому что буржуазно-семейные убежища строители снесли в прах,
а новые светлые сооружения еще не просохли для вселения.
Тогда Босталоева поселилась в том учреждении, где она
хотела достать стройматериалы: ей пошел навстречу местком,
который отвел ей для ночлега свою комнату и дал зеркальце, как
члену союза и женщине. Ночью Босталоева открыла окно из
месткома и засмотрелась в освещенное, гремящее строительство
заводов, улиц и жилых домов. В учреждении было темно; молча
лежали архивы, скрывая в бумагах бюрократизм, вредительство,
бред мелких исчезающих классов и воодушевленный героизм.
Босталоева прошла по коридорам гулкого учреждения, потрогала
папки в шкафах и серьезно задумалась в скучной пустоте
канцелярий.
Вымывшись в ванне, которая вполне разумно была приурочена к
какому-то кабинету, Босталоева переоделась в чистое белье и
легла спать на столе месткома, слушая через открытое окно шум
ночной работы, голоса людей, смех женихов и невест, завыванье
напряженных машин, гудки транспорта, песни сменившихся
красноармейских караулов — весь гул большевистской жизни.
Она заснула успокоенная и счастливая, не услышав, как во
второй половине ночи по ней ходили крысы.
Наутро Босталоева пошла ходатайствовать о бревнах, гвоздях,
о динамо-машине, о проволоке и о железных частях для пресса,
который должен сжимать коровий кал и делать из него топливные
брикеты.
В большом зале учреждения стоял гул от умственной работы,
сотни усердных служащих соображали о снабжении тысячи
строительств и беспрерывно бились на плановом поприще с
представителями мест, употребляя чай в промежутках труда.
В углу того зала сидел молодой еще, но уже поседевший
ответственный исполнитель по разнарядке стройматериалов; он
уныло глядел в чад пространства своего учреждения, не видя
возможности удовлетворить самым необходимым даже ударные
строительства и спецработы.
Босталоева подошла к нему.
— Мне нужен ящик гвоздей,— сказала она.
Исполнитель улыбнулся и отечески-ответственно сообщил ей:
— Голубушка моя, мне гвоздей нужно десять тысяч тонн!.. Вы
откуда?
Босталоева уселась и с задушевностью надежды рассказала
исполнителю всю нужду своего совхоза. Когда она говорила, к
исполнителю подошли еще посетители и местные служащие; все они
слушали женщину и явно улыбались над ее просьбой о внеплановом
снабжении, но сам исполнитель был грустен.
— На весь ваш район мы дали пол-ящика гвоздей, возьмите
оттуда себе горсть!— сказал исполнитель, привыкнув к
строительному страданию.