— Прах вообще не стоило приносить в храм! — воскликнула она. — Как глупо было со стороны отца согласиться! От этих костей одни несчастья. Я бы с радостью от них избавилась.
А ведь она и в самом деле может! Неожиданная мысль заставила монаха в страхе вскочить. Переведя дух и немного успокоившись, он тихонько отодвинул сёдзи и выглянул в темноту. Ни звука, ни движения, лишь таинственные снежные тени сменяли друг друга в дальнем окне коридора, отражаясь от натертого пола, словно свет дальнего фонаря, колеблемого ветром. Тэйсин осторожно протиснулся в приоткрытую дверь и, бесшумно ступая босыми ногами, направился в погребальную комнату.
Урна с неизвестным прахом по-прежнему стояла там, где ее спрятал Кэнсё. Даже в призрачном снежном сиянии было заметно, что шелк, ее обтягивавший, уже потерял первоначальную белизну. Взяв ящик в руки, монах ощутил запах пыли. Вскоре он снова уже был у себя, а урна покоилась в нише токонома, как в последние месяцы жизни старого настоятеля.
Только теперь Тэйсин почувствовал, как холодно в комнате. В него словно вцепились сотни ледяных рук. Закутавшись в одеяло, он сел, скрестив ноги, лицом к нише.
— Кто ты? — Изо рта у него вырвалось облачко пара. — Почему Учитель так хотел разгадать твою тайну? — Прижав скрещенные руки к груди, он принялся раскачиваться взад-вперед, погруженный в размышления.
Учитель хотел, чтобы прах вернулся к семье покойной. Как узнать ее имя? Даже про ухо удалось узнать благодаря лишь чистой случайности. Или нет? Помог дух Учителя? Может быть, он по-прежнему направляет своего недостойного ученика?
Он улыбнулся, хотя в то же время по спине побежали мурашки. Наверное, теперь легче будет узнать, как звали девушку, которой принадлежали кости, и как она умерла. Но что скажет Кэйко? Ее так бесило, когда Учитель держал прах у себя в комнате, а теперь и он следом за ним… Лицо Тэйсина болезненно скривилось.
Но ведь есть еще Мисако и монах из Камакуры. Новая информация наверняка должна их заинтересовать. Хотя попытка поговорить с Мисако напрямую едва ли понравится ее матери… А дзэнский монах? Не рассердится ли Мисако, если сообщить ему новость первому?
Тэйсин глубоко вздохнул, снова выпустив в воздух белое облачко.
Все равно боязно как-то… С другой стороны, близится Новый год, можно послать письмо с поздравлениями. Да! Отбросив одеяло, он поднялся, взял из ниши урну и засунул поглубже в шкаф для постельного белья, прикрыв летним одеялом. Кэйко, конечно, будет недовольна, но он делает то, что велит совесть.
Нервные раздумья, как в прежние времена, вызвали у него сосущую пустоту в желудке. Отчаянно захотелось сладкого.
— Нет, — прошептал он. — Я больше не буду вести себя как мальчишка. Нужно себя уважать.
Вместо того чтобы идти на кухню, Тэйсин отодвинул раму окна и встал, глубоко вдыхая морозный ветер, пахнущий снегом. Первый раз в жизни он сознавал, что способен принимать решения. В груди шевелилось и покалывало, словно иголочками, восхитительное ощущение счастья.
Монах залез в постель и заворочался, устраиваясь поудобнее. Завтра он напишет письмо в Камакуру. Сперва расскажет про первый снег, потом… Глаза сами собой закрывались, тяжело наваливался сон. Снежинки из раскрытого окна ложились замысловатым узором на стеганое одеяло.
До Нового года оставалось меньше двух недель, и Мисако уже стало ясно, что она не сможет выполнить свое обещание и приехать в Ниигату к праздникам. Мастерская Сатико ломилась от срочных заказов. Телефон звонил не переставая, клиенты торопили, пришлось нанять еще двух работниц. Сидеть приходилось допоздна, примеркой и тонкой ручной работой Сатико занималась сама. О вечеринках пришлось забыть, случалось, что хозяйка модного ателье и ее новая секретарша возвращались домой за полночь, а к девяти уже вновь были на работе.
— Приеду, как только смогу, — сказала Мисако матери по телефону. — Я никогда в жизни не была так занята. У нас там просто сумасшедший дом, сидим до десяти, а то и позже.
— Сатико просто убивает Мисако работой, — пожаловалась Кэйко мужу.
Ее тянуло навестить дочь в Токио и самой посмотреть, что происходит, но младший пасынок как раз должен был приехать из университета на каникулы, и работы дома было хоть отбавляй.
— Оставь ее в покое, — проворчал доктор, отрываясь от газеты. — Мисако уже не ребенок, ей пора научиться работать, да и отвлечься от личных проблем не мешает.
Кэйко вздохнула. Муж был прав. К тому же предпраздничные хлопоты захватили и ее. Новогодние подарки были уже разосланы, но приходилось еще присматривать за уборкой и украшением клиники, не говоря уже о доме. Особенно беспокоили дела в храме. Сёдзи в главном зале нуждаются в починке, оконные ставни не всегда закрываются. Успеют ли женщины из приходского совета сделать уборку? Хватит ли чая и печенья? Не забудут ли о жаровнях, чтобы гости могли греть руки? Смогут ли всего лишь два монаха уделить внимание каждому, кто придет с поздравлениями?
Отец, тот справлялся, у него был настоящий талант. Сидел в позе Будды и с улыбкой развлекал людей рассказами о давно прошедших событиях, участниками которых были многие из присутствовавших. Прихожане обожали слушать его. Тэйсин, конечно, тоже не прочь почесать языком, зато из младшего, Конэна, слова не вытянешь.