Мисако нервно захихикала.
— Если это ошибка, — произнесла она вслух, — пусть думают, что я сбежала из сумасшедшего дома.
Мимо скамейки как раз проходил молодой человек, держа руки в карманах и рассеянно щурясь на небо.
Вежливость, разумеется, не позволила ему подать вид, но не слышать он не мог. Мисако вскочила и пошла прочь из парка, направляясь в торговый район Гиндзы. Можно было бы, конечно, еще раз сходить в кино. Все говорят про новый фильм «Доктор Живаго», но, скорее всего, это какая-нибудь грустная любовная история, а плакать больше не хочется. Лучше пройтись по магазинам, потолкаться среди людей, забыть о неприятностях.
Универсальный магазин «Вако» — один из лучших в Токио. Мисако не торопясь бродила по торговым рядам, любуясь дорогими товарами. На втором этаже оказалась выставка работ Токо Синоды, прославленной художницы. В ее абстрактных гравюрах со смелыми черными и синими мазками на белом фоне было что-то успокаивающее, обращенное к внутреннему миру. Сделав шаг назад, чтобы оценить очередную картину, Мисако вдруг почувствовала чье-то присутствие, ударившее ее, словно током. Она резко обернулась и увидела перед собой незнакомое женское лицо, самое необычное из всех, какие ей приходилось видеть.
— Мисако! — воскликнула незнакомка. — Это ты?
От неожиданности у Мисако перехватило дыхание. Женщина была похожа на кинозвезду. Удлиненное, неземной красоты лицо дополняли крупные жемчужные серьги, стройная фигура казалась еще тоньше в элегантном кремовом костюме от Шанель. Блестящие черные волосы, собранные сзади в пучок, подчеркивали длинную изящную шею. Широкая улыбка открывала ровные белоснежные зубы.
Мисако смущенно потупилась.
— Простите, мы разве с вами знакомы?
— А ты приглядись, это же я, Сатико. Помнишь, мы вместе ходили в школу в Сибате?
— Не может быть, — ахнула Мисако.
— Разве можно забыть лучшую подругу? Я звала тебя Тиби-тян…
— Сатико! Неужели? Ты так изменилась…
— Только снаружи, — улыбнулась Сатико.
— Разве можно забыть лучшую подругу? Я звала тебя Тиби-тян…
— Сатико! Неужели? Ты так изменилась…
— Только снаружи, — улыбнулась Сатико. — Только снаружи.
— Что ты с собой сделала?
— Много чего, — рассмеялась подруга, и этот заразительный смех невозможно было не узнать.
Охранник, дежуривший неподалеку, окинул не в меру развеселившихся женщин строгим взглядом. Сатико схватила Мисако за руку и повела к выходу.
— Давай выберем местечко поуютнее, — сказала она, бросив взгляд на часы. — Я знаю один французский ресторанчик в Роппонги, пообедаем и как следует поболтаем. Сколько же это лет прошло — десять, двенадцать?
Мчась в такси по оживленным улицам, подруги обменивались воспоминаниями.
— Помнишь госпожу Араи? Мы ее называли старой тыквой… А куда делся тот мальчик из десятого класса, в которого ты была влюблена? Не помню, как его звали.
Мисако так обрадовалась неожиданной встрече, что семейные неприятности совсем вылетели у нее из головы.
Несмотря на странную метаморфозу, это несомненно была та самая Сатико Кимура, дочка портнихи. Мисако не сводила с нее глаз. Невзрачная девчонка превратилась в настоящую богиню. А зубы? У Сатико были кривые, она их стеснялась, а теперь ей впору рекламировать зубную пасту…
В первые послевоенные годы Сатико с матерью хлебнули лиха с избытком. Скромная лавчонка, торговавшая кимоно, едва помогла им выжить. Как и у Мисако, отец ее подруги воевал, однако не погиб, хотя и получил тяжелое ранение. Он вернулся с полусожженным лицом и без руки, но еще хуже были душевные раны, которые кровоточили всякий раз, когда люди отворачивались, чтобы не видеть его увечий. Японские инвалиды войны не получали пособий, для них не устраивались чествования и парады. Многие были вынуждены надевать свои потрепанные мундиры и выпрашивать милостыню на станциях метро и в поездах. На работу их, как правило, не брали. Обезображенное лицо и пустой рукав бывшего солдата Кимуры означали в глазах большинства лишь то, что ему не хватило мужества умереть. В проигранной войне героями бывают лишь погибшие.
Жарким летом 1949 года отец утонул. Жена и дочь знали, как он переживает, и сочли хорошим знаком, когда он, взяв ведро, отправился на берег Японского моря собирать моллюсков. Своей тринадцатилетней дочери он пообещал, что вечером у них будет на обед замечательный суп, но так и не вернулся. Через несколько дней его труп выбросило волнами на отдаленный пляж.
Большая часть мастерских, изготовлявших кимоно на заказ, во время войны захирела и разорилась: у народа не стало ни денег на предметы роскоши, ни поводов, чтобы нарядно одеваться. Горожане ушли кто на военные заводы, кто в деревню помогать крестьянам выращивать рис. Однако дело госпожи Кимура каким-то чудом выжило и к 1950 году даже начало расти. В свободное от торговли время Сатико училась шить, осваивая крошечные аккуратные стежки. Все шло хорошо, но лишь до тех пор, пока мать, обеспокоенная тем, что в доме нет мужчины, не решила пригласить к себе младшего брата мужа с семьей. Жизнь сразу же изменилась к худшему. Мало того что матери с дочкой пришлось ютиться в крошечной комнатенке на восемь татами, госпожа Кимура мигом превратилась из хозяйки дома в бедную родственницу. Не имело значения даже то, что она была вдовой старшего из братьев, наследника рода. Невестка третировала ее и Сатико, как только могла.