Прилагаю к письму приглашение на выставку.
Обязательно возьмите урну с собой. С нетерпением жду встречи.
Сатико уехала по делам, и Мисако смогла собраться в Иокогаму, избежав ненужных объяснений. Она завернула урну в фиолетовый шелковый платок и положила в белый пакет с рекламой ателье «Сати».
День выдался ясный и холодный. Поездка прошла без происшествий. В серых свободных брюках и свитере с высоким воротом, купленных по настоянию подруги, Мисако выглядела великолепно. По адресу, указанному в приглашении, она нашла в Иокогаме огромный магазин, торговавший дорогой керамикой, в основном принадлежностями для чайной церемонии. Когда Кэнсё увидел Мисако, лицо его расцвело улыбкой. Усевшись на татами в комнате для чаепития, они тут же принялись говорить о том, что их интересовало больше всего.
— Я беседовал с настоятелем, место для урны уже приготовлено, — начал монах. — Когда придет время, я берусь лично доставить ее в храм Сибаты.
Мисако передала ему пакет.
— Может статься, — вздохнула она, — что это время никогда не придет. Иногда я думаю, что мать права и дедушке не стоило ничего затевать.
— Он не виноват, Мисако-сан. Все начала сама девушка, когда бросилась в пруд. Ваш дедушка лишь разделил ее карму.
— А что, если мы так и не узнаем ее имени? Как быть тогда с прахом?
Кэнсё попытался слегка вздернуть плечи, копируя ее жест. Он и не подозревал, что Мисако сама переняла его у таинственной подруги.
— Тогда пусть решение принимает Тэйсин-сан. Возможно, он все-таки захочет держать ее в своем храме.
— А что скажет мама?
— Уверяю вас, — усмехнулся монах, — наступит время, когда Тэйсин-сан уже не будет нуждаться ни в чьих советах.
— Уверяю вас, — передразнила Мисако, — чтобы получить совет моей мамы, вовсе не обязательно в нем нуждаться.
— Хорошо бы с ней посоветоваться по поводу того, когда лучше звонить ее дочери. Утром, вечером, в офисе — я все время боюсь вас потревожить.
— Хай, у меня те же проблемы, — рассмеялась она. — Давайте договоримся звонить друг другу в любое время. Если кто-то не сможет говорить, перезвонит позже.
— А как насчет этого? — Кэнсё приставил «рожки» к голове, как всегда, вызвав ее смех. — Работает?
— Да, но не всегда. Бывает, чувствую, а иногда просто работаю как автомат и ничего не замечаю.
Монах постучал согнутым пальцем по бритому виску.
— Сложная штука мозг. Для него учебник не напишешь, тут дело индивидуальное.
— Мисако-сан, я ведь уже говорил, что не слишком разбираюсь во всем этом. Так, читал кое-что или слышал краем уха.
— Тогда, по крайней мере, научите меня настоящей медитации, без глупых игр.
— Хорошо, смотрите. — Он сел на колени, подоткнув полы кимоно. — Сначала сядьте вот так, очень прямо. Сложите руки на коленях, слегка соприкасаясь большими пальцами. Голову опустите, глаза закройте или немного прикройте, как хотите, и думайте только о дыхании. Начинайте считать: один, два, три… Если собьетесь, считайте снова. Это поможет вам успокоиться и очистить разум.
— Вы именно так вызывали меня в тот раз в саду?
— Уже не помню, — пожал он плечами. — Вы слишком спешите перейти на следующий уровень.
— Хорошо, я попробую. Буду практиковаться каждый день после обеда, начиная с завтрашнего дня. По крайней мере, вреда от этого не будет.
— Только польза, — улыбнулся Кэнсё. — Если достигнем совершенства, можно сэкономить на телефонных звонках.
Перед тем как идти на станцию, Кэнсё зашел в лавку и купил черную нейлоновую сумку — не ехать же в Камакуру с белым пакетом из ателье «Сати».
В мастерскую поступали все новые заказы. Работа кипела, и обед приходилось заказывать с доставкой в офис. Домой Мисако возвращалась совершенно разбитой и, приняв ванну, сразу валилась в постель.
Все сотрудники Сатико работали с увлечением и не возражали против сверхурочных часов. Мисако была предана хозяйке не меньше, чем другие, однако красивая одежда никогда не была ее страстью. При виде новых изысканных моделей ее сердце билось так же ровно, как и раньше, хотя в ателье никто об этом не подозревал. Наряды для нее обычно выбирала Сатико, постепенно превращая провинциальную подружку в настоящую токийскую даму. Таким образом, в том, что касалось работы, Мисако была, по существу, очередным ее творением. Фактически Мисако жила двойной жизнью.
Собой она могла побыть, лишь вернувшись в спальню, дверь которой как бы служила границей между двумя мирами, если не считать того, что Коко и Клео постепенно привыкали к новой жилице и даже спали у нее в ногах. В своих снах Мисако часто оказывалась в саду Сибаты, вновь и вновь переживая то детское видение, однако теперь с позиции спокойного наблюдателя, имея возможность сосредоточиться на деталях. Утром, проснувшись, она еще несколько минут лежала в постели, пытаясь вспомнить сон, но потом, когда, уже одетая, открывала дверь и выходила в коридор, снова была деловой женщиной, у которой нет времени на разные глупости.
Тэйсин не верил своим глазам. Он бережно, словно стеклянное, взял письмо в руки, отнес в комнату, где стоял погребальный алтарь семьи Танака, и положил рядом с фотографией Учителя. Зажег курительные палочки, поклонился, прочел молитву и ушел, предвкушая счастливую минуту, когда вечером вскроет драгоценный конверт.