— Спасибо, вы очень добры, — снова поклонился Кэнсё. — Если не найду никого, обязательно зайду к вам.
— Постойте, я лучше сейчас вам налью, — настаивала женщина. — Заходите, мы не так часто видим у себя монахов. Моя бабушка будет рада познакомиться…
Священник, разувшись, прошел в жилую комнату и присел на высокий порог. Старушка снова с улыбкой кивнула. Кэнсё улыбнулся в ответ.
— Добрый день, бабушка.
— Хай, — кивнула она, все так же улыбаясь и качая младенца.
— Сколько вам лет, бабушка? — спросил он.
— Вы такой высокий… — захихикала она.
— Бабушка! — громко окликнула ее молодая женщина. — Святой отец спрашивает, сколько вам лет!
— Восемьдесят три.
— Старушка снова захихикала.
Младенец сморщил личико и заревел. Женщина подхватила его на руки, передав монаху чашку чаю.
Кэнсё задумчиво отхлебнул чай. Восемьдесят три… всего на три года моложе Кику-сан.
— Вы всю жизнь здесь живете? — спросил он у старухи, стараясь говорить погромче.
Ответила молодая:
— Бабушка приехала в пятидесятом, когда мой отец открыл здесь магазин. Родилась она неподалеку, в горах.
— А соо… — Кэнсё вежливо улыбнулся, подумав, что пора уходить.
Мисако сразу свернула с дороги, предпочитая идти по берегу. Закинув сумочку за спину и отворачивая лицо от ветра, она пошла между домами. Песок был серый и плотный от дождя, туфли оставляли на нем цепочку следов с четким рельефным рисунком. Небо расчистилось уже во многих местах, и снопы солнечного света, словно божественные прожектора, озаряли слепящим блеском отдельные участки моря. Волны сердито били в борта рыбачьих лодок, лежащих на песке кверху дном. Мисако прошла последний дом, но на берегу уже никого не было, и, как ни странно, бамбуковых шестов тоже. Она внимательно осмотрела песок — никаких следов. Ничего.
Последний дом с закрытыми ставнями напоминал серую невзрачную коробку. Мисако не сразу заметила на пороге старика, настолько он сливался со всем окружающим. Куртка и брюки буровато-серого оттенка, серая, как пепел, кожа, седые короткие волосы. Старомодные очки в тонкой металлической оправе едва держались на крошечном носу. Когда старик двинулся навстречу, у Мисако по непонятной причине вдруг сильно забилось сердце. Он шел враскачку на кривых ногах, придерживая очки пальцем, и шевелил губами, но ветер уносил все слова прочь. Наконец она расслышала:
— Девушка! Вы кого-то ищете? Заблудились? — Голос был грубый, с хрипотцой.
— Извините, — поклонилась Мисако. Она откинула растрепанные волосы от лица. — Я тут недавно видела девушку, она развешивала водоросли… Вы не знаете, куда она пошла?
Старик подозрительно прищурился.
— Водоросли? Не может быть, кто станет их развешивать в такую погоду. Какая девушка? Вы, должно быть, ошиблись.
— Да, наверное, — выдавила Мисако, начиная понимать.
Видение, снова видение. Кто была та девушка — Кику-сан в прошлом? Конечно, кто же еще… Потрясенная, она ощутила приступ дурноты.
— Простите, это ваш дом? Тогда, наверное, ваша фамилия Хомма…
Слова ее оборвались. Мисако пошатнулась и осела на песок.
— Эй! Что с вами? — воскликнул старик. Очки свалились с носа, он нагнулся за ними, потом повернулся к дому, размахивая руками. — Ои! Дзиро! Дзиро-кун! — выкрикивал он, обращаясь к молодому человеку, который выбежал из дома. — Йо! Сюда! Я вышел узнать, что ей надо, а она вдруг упала…
— Похоже, у нее обморок, — сказал молодой человек, трогая лоб лежащей Мисако. — Надо отнести ее в дом.
Подняв женщину, Дзиро двинулся, тяжело ступая по песку. Дед ковылял сзади, что-то бормоча и качая головой.
Мисако лежала на татами, под головой у нее была подушка, набитая гречневой соломой. Какая-то женщина заботливо укрывала ее одеялом. Мисако попыталась сесть, но женщина не дала.
— Тихо, тихо, лежите, все в порядке. Сейчас я принесу чай.
Лицо женщины было нечетким, словно размытым, комната медленно вращалась перед глазами. Мисако зажмурилась. В ушах стоял шум прибоя.
Здесь жила Кику, подумала она и снова попыталась сесть, открыв глаза. Лицо женщины стало четче. Ее смуглая кожа туго обтягивала высокие скулы, совсем как у мумии, которую Мисако видела в музее возле вокзала Уэно, но веселые морщинки вокруг глаз говорили о жизни и улыбках. Юноша крепкого сложения стоял на коленях позади матери, растерянно приоткрыв рот.
Юноша крепкого сложения стоял на коленях позади матери, растерянно приоткрыв рот. Старик сидел у закрытого окна, скрестив ноги, с сигаретой и недовольно хмурился. С потолка свисала голая электрическая лампочка.
— Госпожа, — обратилась к Мисако женщина, — вам стало плохо на берегу, когда вы разговаривали с моим отцом. Сын принес вас в дом. Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, уже лучше, — тихо произнесла Мисако. — Простите, что причинила вам столько хлопот.
Мать велела сыну принести чай, но он не двинулся с места. Его глаза были прикованы к Мисако.
— Вы хотите есть? — спросила женщина. — Когда вы ели в последний раз? Может быть, у вас голодный обморок?
— Да, должно быть, — смущенно пробормотала Мисако.
Старик у окна вдруг сердито фыркнул.
— Кто вы? — резко спросил он. — Мы вас не знаем. Откуда вам известно мое имя?
— Одзи-сан![5] — укоризненно воскликнула женщина. — Дайте госпоже прийти в себя. Дзиро! Ты что, не слышал? Быстро неси чай!