Мисако прищурилась, глядя на воду.
— Я бы с удовольствием отломала свою и выбросила, — усмехнулась она. — Зачем усложнять себе жизнь какими-то видениями? Антенна… Вот, значит, в чем дело.
— Это очень упрощенное объяснение…
— Но почему я? — воскликнула Мисако. — С какой стати мне досталась какая-то антенна, когда все люди кругом нормальные?
Кэнсё пожал плечами.
— Не знаю. Мой американский приятель говорил, что в первобытные времена все люди обладали такими способностями. Они были нужны, чтобы общаться, чтобы выжить. А потом, когда развился язык и разные другие навыки, стали не нужны… Даже теперь, говорят, каждый младенец рождается с шестым чувством.
— Тогда почему я не потеряла его, как остальные?
— Опять-таки не знаю. По словам Учителя, у вас было очень необычное детство. Война, печальный храм с его заупокойными молитвами, частое одиночество… Возможно, ваш талант не пропал, а развился именно благодаря такому окружению. Я слышал, что чувствительность обостряется, когда человеку плохо.
— А у вас тоже выросла антенна?
Он рассмеялся.
— Признаюсь, я старался, хотя результаты пока не слишком обнадеживают.
— Не огорчайтесь, — вздохнула Мисако. — Видения — это не очень приятно.
— Наверное… — В глазах монаха заблестели огоньки. — Зато интересно. Считается, что они дают власть над людьми.
Мисако бросила на него изумленный взгляд. Она привыкла к тому, что видения не приносят ничего, кроме боли.
— Ну и как же можно повысить чувствительность?
Кэнсё задумчиво смотрел вдаль. Возле чайного павильона виднелось лишь несколько движущихся фигур. Сад почти опустел.
— Прежде всего, — начал монах, — вы должны ощутить свою собственную энергию. Потом следует научиться освобождать разум от всего лишнего, чтобы он стал способен воспринимать.
— Но каким образом?
— Мой друг учил меня, что надо сжать ладони вместе, как для молитвы, и стараться сконцентрировать внимание до тех пор, пока не почувствуешь, как жизненная энергия перетекает из одной руки в другую.
Мисако сжала руки и закрыла глаза.
Кэнсё продолжал:
— Энергия исходит из центра вашего тела, в области пупка. Вы чувствуете?
Она молча кивнула.
— Хорошо, — довольно произнес он. — В следующий раз попробуйте снова, когда останетесь одна. Старайтесь почувствовать поток энергии и не допускайте в свой разум никаких других мыслей.
— Должно быть, это очень трудно, — сказала Мисако, открывая глаза.
— Должно быть, это очень трудно, — сказала Мисако, открывая глаза.
— Постепенно научитесь и тогда сможете управлять собой. Здесь нет никакой магии.
— А если ничего не выйдет?
Кэнсё вздохнул, потирая выбритую макушку.
— Тогда можно попробовать другой способ. Сядьте поудобнее, закройте глаза и представьте, что кругом полная темнота. Когда поле зрения полностью очистится, постарайтесь что-нибудь представить. Решите точно, что вы хотите увидеть перед собой, и сконцентрируйтесь. Продолжайте, пока не увидите каждую деталь, вплоть до мельчайших оттенков цвета.
— То есть если я захочу увидеть птицу или, скажем, цветок, то надо закрыть глаза и думать о них, пока они не появятся?
— Ну, пожалуй, для начала так… На самом деле все немного сложнее, боюсь, я не очень толково объяснил…
Он хотел продолжить, но Мисако уже закрыла глаза.
— Я хочу увидеть розу, красную розу!
Она сложила руки на коленях и изо всех сил пыталась сосредоточиться, думая о последних розах, которыми любовалась утром у матери в саду.
Кэнсё улыбнулся, наблюдая за стараниями молодой женщины, однако ничего не сказал, чтобы не портить ей удовольствия. Он молча разглядывал ее лицо, густые черные подрагивавшие ресницы. В груди снова заныло.
— Не получается, — сказала она, не открывая глаз.
Монах засмеялся.
— Не спешите. Попробуйте нарисовать розу воображаемой кистью.
Он понимал, что говорит ерунду, но ничего не мог с собой поделать, уж очень хотелось еще полюбоваться на прекрасное лицо.
Мимо прошли две девочки в школьной форме. Оглянувшись на бамбуковую скамейку, они захихикали. Вытянутые ноги монаха почти полностью перекрывали дорожку.
Потревоженная, Мисако открыла глаза.
— Ну что? — спросил Кэнсё, провожая школьниц недовольным взглядом. — Видели розу?
— Целых три, но не таких, как мне хотелось. Они стояли в вазе.
— Отлично, — усмехнулся он. — Когда придете домой, поищите вазу с тремя красными розами и, если найдете, обязательно дайте мне знать.
— Скорее всего, вы увидите их первым, — засмеялась Мисако. — Они в храме, у дедушки, я ясно их видела. Наверное, мама сегодня принесла.
Кэнсё нахмурился.
— Вы знали, что она собирается это сделать?
— Понятия не имела. Я думала о тех розах, что видела утром в саду, а они оказались в вазе у дедушки в комнате.
— Вы просто чудо! Я совершенно уверен, что их увижу.
— Чудо? — улыбнулась она. — Так меня еще никто не называл.
— Значит, все люди вокруг вас слепые, — с жаром произнес монах, поднимаясь со скамейки.
Щеки Мисако вспыхнули. Она пошла за монахом по направлению к воротам. Чайный павильон был уже пуст. Последние посетители — две школьницы, что недавно прошли мимо скамейки, — снова захихикали, оглянувшись на монаха, и убежали.
Как странно, подумала Мисако. И в самом деле, никто прежде не называл ее чудом, никому способность к видениям не казалась чудесной.