— Как интересно! — воскликнул Кэнсё.
Монах с трудом сохранял спокойствие. Он все более убеждался, что внучка старика и в самом деле обладает сверхъестественными способностями.
— Хай, я тоже подумал, что вас это должно заинтересовать, — согласился настоятель. Он перевел дух, явно испытывая сильное волнение. — Должен признаться, Кэнсё-сэнсэй, что, приглашая вас, я руководствовался чисто эгоистическими соображениями. Завтра по моей просьбе Мисако также посетит храм. У меня есть план в отношении вас обоих, но боюсь, что сегодня не смогу изложить вам все подробности…
— В этом нет необходимости, дзюсёку-сама, — вежливо вставил высокий монах, видя усталость хозяина. — Я и так утомил вас. Буду счастлив по мере моих скромных сил оказаться полезным вашему преподобию.
Гость низко поклонился, потом встал и, подойдя к нише с урной, опустился на колени и отвесил еще один церемониальный поклон.
— Спокойной ночи, — произнес он тихо, задвигая за собой сёдзи.
Услышав его шаги по коридору, из кухни выглянул толстяк Тэйсин.
— Спокойной ночи, — наклонил голову Кэнсё, направляясь к спальне.
— Спокойной ночи, — почтительно ответил Тэйсин и поспешил в келью старика.
Он ждал, когда гость уйдет, чтобы постелить постель и помочь старику отойти ко сну. Конэн уже ударил в колокол, но звук был едва слышен с улицы в шуме дождя.
Комната, отведенная для монаха из Камакуры, хотя и выглядела бедновато, была чистой и уютной. Матрас со свежей постелью, низкий письменный столик с лампой под раздвижной рамой окна. Кэнсё опустился на колени перед столом, делая заметки в маленькой черной тетрадке. То и дело он прикрывал глаза, стараясь точнее припомнить слова настоятеля.
Тем временем жизнь в храме постепенно замирала, его обитатели один за другим проходили мимо двери, каждый в свою спальню. Наконец раздался щелчок выключателя, в коридоре погас свет, и лишь дождь продолжал монотонно стучать по крыше.
Закончив писать, монах долго сидел в темноте, погруженный в медитацию, пытаясь уловить дух прошлого, различить древние тени, все еще бродившие здесь, среди освященных веками стен.
За ночь полоса грозовых туч успела миновать Ниигату, и первые рассветные лучи наполнили мерцающим радужным блеском гирлянды из дождевых капель, повисшие на крышах и ветках деревьев. Когда старик настоятель и его гость вышли на улицу, новый светлый день предстал перед ними во всем великолепии.
Следуя указаниям Учителя, Тэйсин позвонил смотрителю сада Симидзу и предупредил о визите, и когда два священника только еще спускались с крыльца, тот старательно подметал дорожку, а его жена кипятила воду для чая.
Старый настоятель хорошо выспался и пребывал в прекрасном настроении. Он двигался мелкой шаркающей походкой, слегка ссутулившись и сцепив руки за спиной. Монах держался рядом, делая шаг и почтительно ожидая, пока старик поравняется с ним. Чтобы расслышать тихий голос спутника, великану приходилось наклонять голову.
— Вы только посмотрите на ту иву, — кивнул старый священник, — все еще свежая, зеленая. Удивительное дерево — первое распускается весной и позже всех желтеет в конце года. Его нежная листва трепещет даже от самого легкого ветерка и поэтому служит символом полного единения с природой…
Кэнсё что-то вежливо промычал в знак согласия. Ему не терпелось поскорее узнать, что же такое задумал хозяин. Чувствовалось, что старик пытается донести до его сознания нечто важное и труднообъяснимое, и он старался не пропускать ни слова, однако желание вновь поднять тему вчерашней беседы оказалось сильнее.
— Возможно, — неловко начал Кэнсё, — дзюсёку-сама заговорил об иве, потому что это дерево в народных сказках связывается с привидениями?
Едва промолвив эти слова, он готов был откусить себе язык. Как глупо! Разве можно начинать так сразу!
Последовало неловкое молчание. Старик ни на мгновение не сбился с шага, однако обычная сдержанность в словах ему все-таки изменила.
— Привидения? — нахмурился он. — Какие привидения? Разве я говорил о привидениях? Сказки тут совершенно ни при чем! Мне нет никакого дела до призраков, которые бродят летними ночами и пугают людей страшными рожами… Впрочем, — добавил он уже спокойнее, — ваше смущение объяснимо. Простите, что завожу разговоры о том, чего сам толком не понимаю. Если я и говорю иногда о духах и призраках, то только потому, что не знаю, как их иначе назвать, а с раскрашенными привидениями из театра кабуки это никак не связано.
Кэнсё растерянно почесал бритую голову.
— Извините за глупое замечание, — проговорил он, — я вовсе не собирался превращать в шутку ваш вчерашний рассказ.
— Что вы, я вовсе не обиделся, Кэнсё-сэнсэй! — Старик заглянул в глаза высокому монаху, обнажив в улыбке пожелтевшие зубы. — Я рассказал о случае из детства Мисако вот по какой причине: меня не оставляет чувство, что он как-то связан с костями, которые здесь недавно нашли. История, поведанная вами в Киото, произвела на меня сильное впечатление, и мне кажется, что такие вещи в самом деле возможны… Не хотелось бы думать, что я был несправедлив тогда к внучке.
— Начинаю понимать… Простите мне мое нетерпение, — поклонился монах.