За исключением новогодних поздравлений, Тэйсин чрезвычайно редко получал письма, да и те в основном касались дел храма. Начавшийся год не был похож на другие. Письмо было уже вторым — первое, коротенькую записку, прислал Кэнсё, который желал ему скорейшего выздоровления. Тэйсин бережно хранил ее, но письмо от Мисако было настоящим сокровищем. Монах ни разу в жизни не получал таких роскошных конвертов из рисовой бумаги, адресованных лично ему изящным каллиграфическим почерком.
В тот день он вместе с Конэном совершал поминальный обряд по случаю седьмой годовщины смерти богатого крестьянина. Потом предлагалось обильное угощение, и Тэйсин был рад полакомиться изысканными блюдами — его знаменитый аппетит, поутихший было за время болезни, понемногу начал возвращаться. Для монахов приготовили почетное место у парадной ниши, все собравшиеся сидели на шелковых подушках перед лаковыми подносами, уставленными разнообразными яствами. После нескольких речей хозяйка дома, передвигаясь на коленях, стала подливать гостям напитки.
— Как приятно снова видеть вас в добром здравии, Тэйсин-сан, — с улыбкой сказала она, предлагая священнику сакэ.
Тэйсин, покраснев, протянул чашку.
— Спасибо, спасибо, — поклонился он, — так любезно с вашей стороны заметить. Хай, я и в самом деле давно так хорошо себя не чувствовал.
Вид у него действительно был цветущий, чему немало способствовало чувство радостного ожидания. В храме ждал чудесный подарок, насладиться которым Тэйсин собирался лишь после ужина.
Уединившись вечером в келье, священник уселся в традиционной позе на потертой татами в тусклом свете электрической лампочки под потолком. Сначала он почтительно приложил конверт к выбритому лбу, потом с великой осторожностью вскрыл его специальным ножом и достал белоснежный лист рисовой бумаги. Поклонился и стал вглядываться в изящно выписанные строки.
«Здравствуйте, Тэйсин-сан!
Похоже, в Токио наконец пришла весна. Солнце стало теплее, уже распускается слива. Вчера недалеко от конторы я видела дерево, сплошь покрытое белыми цветами.
Мама написала мне, что Вы уже поправились, вернулись к работе и даже немного прибавили в весе.
Мама написала мне, что Вы уже поправились, вернулись к работе и даже немного прибавили в весе. Я очень этому рада и с нетерпением жду, когда снова смогу увидеть Вас таким, как в старые добрые времена.
У нас в ателье по-прежнему много работы, но я надеюсь приехать в Сибату во время праздников в конце апреля или начале мая.
Вам, наверное, будет приятно узнать, что священная урна в целости и сохранности. Я решила, что хранить ее в жилой комнате не слишком правильно, и Кэнсё-сан был так добр, что согласился временно принять прах в свой храм в Камакуре. Урна стоит в специальном помещении, где постоянно горят благовония. Кэнсё-сан обещал доставить ее в Сибату, как только Вы пожелаете. Мне кажется, это самый удобный вариант, и надеюсь, что Вы не будете возражать.
Надеюсь также, что Ваше здоровье еще улучшится и зима в Ниигате скоро придет к концу, как и у нас здесь. Прошу Вас беречь себя и больше не простужаться. Побольше отдыхайте и хорошо питайтесь.
Тэйсин расплылся в улыбке и тут же принялся читать с начала. Дойдя до конца, он почувствовал, как в груди его становится жарко, будто туда кто-то поместил горящую лампу. После третьего чтения щеки его порозовели, совсем как у прежнего весельчака Тэйсина, а в кончиках пальцев начало покалывать. Мисако вовсе не старалась вложить в текст что-то особенное, это было самое обыкновенное дружеское письмо, да еще и написанное в спешке, но монаху оно казалось великолепнейшим посланием, весточкой из высших сфер. На глаза навернулись слезы. Как он мог? Целый месяц почти не вспоминал о деле, которое так беспокоило покойного Учителя! Не шевельнул пальцем, чтобы выяснить что-нибудь о погибшей девушке. Что бы сказал Учитель о таком ленивом ученике? Да и Мисако-сан, наверное, уже чувствует разочарование…
Тэйсин напряг мышцы и издал грозный рык, подобно самураю из кинофильма, который бросается на врага с обнаженным мечом. Он бережно вложил письмо обратно в конверт, взял конверт обеими руками и с торжественным поклоном опустил на татами перед собой.
«Будет сделано!» — проговорил он четко, словно получил приказ.
На лице его застыло выражение непоколебимой воли.
Наутро Тэйсин, надев стеганую куртку и резиновые сапоги, отправился в путь. День выдался пасмурный, холодный, порывистый ветер нагонял с моря темные снеговые облака, но монах, переполненный энергией, не мог ждать. Он решил начать поиски с семьи Сугимото, глава которой, по словам его жены, помнил с детства некую девушку без одного уха.
Старики приняли нежданного гостя с почтением. Невестка проводила его в комнату, где они грелись у котацу. Тэйсин, с благодарностью поклонившись, принял чашку горячего чая, поставил на столик и стал греть руки, засунув их под ватное покрывало, теплое от горящей жаровни.
— Мы очень рады, Тэйсин-сама, видеть вас в нашем скромном жилище, — сказала бабушка Сугимото, обменявшись с гостем вежливыми замечаниями о погоде, — но хотели бы знать, какое важное дело заставило вас выйти из дома в такой ненастный день. Вы ведь еще совсем недавно оправились после болезни.