Милая, милая… Словно молясь, Кэнсё сложил ладони вместе, зажав между ними листок со стихами. С момента того первого звонка от старого настоятеля произошло столько печальных событий, Мисако испытала столько боли, и не только из-за смерти деда. Она сама рассказала тогда в поезде о своих семейных неприятностях. Неужели, думал Кэнсё, лишь ему одному дано было испытать счастье в эти ужасные дни? Мисако, милая Мисако…
Он слишком устал, чтобы судить себя, стараться быть смелым и благородным. Пусть все будет как есть. Закрыв глаза, он вновь вызвал в памяти ее взгляд, и те божественные моменты, когда его руки касались ее руки, ее тела. О прекрасная!
В храме все спали, воздух был пропитан тишиной, лишь дождь глухо барабанил по крыше. Странный неуклюжий человек, совсем не похожий на монаха, сидел неподвижно, как статуя, среди темных неприветливых стен, испытывая невероятное счастье. Данный в далеком прошлом обет никогда не желать женщину оказался всего лишь одной из жизненных вех, смытых и затерявшихся в бурном потоке. Оставалось только плыть по течению и наслаждаться божественным ощущением жизни, пока вода не утащит на дно. Кэнсё засунул руку поглубже под кимоно и прижал бумажку со стихами к горячему телу.
«Мисако-сан!» — шептал он снова и снова, отдаваясь потоку жизни, чувствуя себя мужчиной.
Вернувшись из Ниигаты и едва переступив порог, Мисако ощутила висевшее в воздухе уныние. Что-то случилось. Она остановилась в прихожей и принюхалась, точно дикий зверь. «Тадаима!» — позвала она. Ответа не было. Мисако поставила чемодан и позвала снова. Тишина. «Я приехала!» Дом Имаи замер, словно в зловещем ожидании.
— Мама! Вы где?
Мисако прошла через столовую и заглянула в гостиную. Потом побежала наверх и, запыхавшись, остановилась перед закрытой дверью спальни.
— Мама, вы здесь? — Она постучала. В ответ послышалось слабое всхлипывание. — Что случилось? — воскликнула она в панике, отодвигая дверь и падая на колени перед футоном. Старая госпожа Имаи скорчилась в постели, накрывшись с головой. — Что с вами? Вы больны?
— Нет! — послышалось из бесформенной кучи одеял. — Я устала. Дай мне поспать.
— Мама, дайте мне посмотреть, что с вами, или я вызову врача!
— Нет, я хочу спать!
— Вы никогда не спите днем. Покажитесь, или я прямо сейчас звоню доктору!
Матушка Имаи неохотно высунула голову из-под одеяла. Глаза у нее были красные, распухшие.
— Что случилось, скажите же! — настаивала Мисако.
— Ничего, ничего, — повторяла старушка, но слезы, катившиеся градом по щекам, свидетельствовали об обратном.
— Мама, что с вами, я вас никогда такой не видела! — пришла в ужас Мисако. — Расскажите, пожалуйста!
Матушка Имаи с трудом села в постели, прикрыв лицо рукавом кимоно и причитая сквозь слезы:
— Я больше не могу! Мне так стыдно за сына! Что мне теперь делать? Это просто невыносимо. Я не выдержу, я ведь уже не молодая. Лучше мне умереть… — Ее полное тело тряслось, голос прерывался.
— В чем дело, мама, скажите наконец!
Свекровь взглянула на нее и снова разрыдалась.
— Мисако, знай, что бы ни случилось, я на твоей стороне… Мы с тобой не всегда ладили, это правда, но я не хочу, чтобы ты покинула наш дом.
— Мисако, знай, что бы ни случилось, я на твоей стороне… Мы с тобой не всегда ладили, это правда, но я не хочу, чтобы ты покинула наш дом. Ты была мне хорошей дочерью… — Она дрожала как в лихорадке, размазывая слезы по лицу, слова едва можно было разобрать. — Не позволяй ему! — воскликнула она, хватая Мисако за рукав и притягивая к себе. — Слышишь? Не позволяй себя выгнать! Бейся до конца!
— Кто меня хочет выгнать? — Мисако вытаращила глаза. — Почему? О чем вы говорите?
— Хидео! Он хочет развестись с тобой и жениться на той девке! Якобы она ждет от него ребенка. Он говорит, что мечтает о сыне, а ты не можешь родить. Она все врет, вовсе она не беременна, просто хочет окрутить его…
Мисако застыла пораженная, словно превратившись в каменную статую. После долгого молчания она наконец заговорила:
— Развестись? Выгнать меня из дома? И когда он собирался мне об этом сказать?
Свекровь посмотрела на нее взглядом загнанного зверя.
— Сразу как вернешься из Ниигаты. Наверное, сегодня вечером.
Мисако прищурилась, глаза ее сверкнули ледяным пламенем.
— Почему же тогда вы со мной говорите? Хидео попросил?
— Нет! Нет! Я сама, сама решила… чтобы помочь тебе, подготовить. Я на твоей стороне… Если мы будем вместе, он забудет об этой шлюхе! Так сказала моя сестра…
— Ваша сестра тоже знает?!
Мисако развернулась и бросилась вон из комнаты. Сбежав по ступенькам, она подобрала чемодан и выскочила на улицу, хлопнув дверью.
Услышав отчаянное звяканье колокольчика, матушка Имаи поспешно выбралась из постели и побежала за невесткой.
— Мисако! Мисако, куда ты, постой!
Звон колокольчика затих. Она тяжело опустилась на ступеньку и откинула со лба спутанные волосы. Потом обхватила голову руками и снова зарыдала.
— Хидео… Он убьет меня. Убьет.
В приступе слепой ярости Мисако вылетела из дома и бросилась бежать. Все вокруг приобрело кровавый оттенок. Красные дети шли мимо из школы, красные домохозяйки в красных передниках стояли у дверей лавки с красными корзинками в руках, с удивлением наблюдая, как молодая женщина с перекошенным лицом несется по улице с чемоданом.