Всю жизнь я чувствовал себя средним. Таким же, как все. Наверное, это плохо, наверное, это и угнетало меня, толкало навстречу новым впечатлениям и, вне всякого сомнения, спровоцировало большую часть обрушившихся на меня неприятностей.
Я не был самым сильным, самым быстрым, самым ловким или самым умным ни во время учебы в школе, ни во время учебы в институте. Отличником я тоже никогда не был. Многие говорили, что у меня хорошая память, но я никогда не обладал никакой другой памятью, чтобы на этом основании делать какие-то выводы о моей непохожести на других. Собственно, эти отличия и всплыли-то уже в Белизе, на исследовательской станции ребят из будущего.
Я не умел летать, бегать по стенам, зависать в воздухе, двигать предметы силой мысли и останавливать пули выставленной вперед ладонью. На моем теле не было шрама в виде молнии, и, насколько я знал, родинка в виде трех переплетенных между собой шестерок на нем тоже отсутствовала. Цыганки на улицах не падали в обморок, взглянув на мою линию жизни, я никогда не слышал ни одного касающегося меня пророчества, и никто никогда не предлагал мне следовать за белым кроликом.
И негр в очках без дужек в моей жизни тоже никогда не появлялся.
Улучшенная версия человека, сказал полковник Визерс. Но он так толком и не объяснил, в чем же состоят эти улучшения.
Он вообще оперировал подозрительно малым числом научных терминов. Синапсы, биомоторные реакции… Общие слова и ничего по сути. То ли он относился ко мне как к несмышленому ребенку, опасаясь, что я ничего не пойму из его объяснений, то ли продолжал политику «гриба», то ли…
То ли он просто врал.
Впрочем, сия версия тоже не особенно убедительна. Если бы в моем организме не присутствовало чего-то для местных ребят необъяснимого, на кой черт меня вообще вытащили из моего времени? Да и само вранье в таком случае можно было бы обставить куда убедительнее.
Пока же про свои предполагаемые мутации я мог сказать только одно. Соскучиться в ближайшее время они мне точно не дадут.
Наверное, хорошо, что в детстве я не мечтал стать космонавтом, потому что космический корабль мне тоже не показали, и вообще весь этот перелет стал одной из самых тоскливых экскурсий в моей жизни.
Но мне это было уже безразлично. Я нервничал во время побега из штаб-квартиры СБА, дико беспокоился, когда сдавался в руки полиции, переживал, сидя в своей камере перед отправкой, и, видимо, переступил тот порог, за которым все стало мне абсолютно по барабану.
Я подозревал, что это окажется сугубо временным явлением и беспокойство, как неотъемлемая часть человеческого существования, все равно вернется, но сейчас мне было спокойно. И даже если бы за десять секунд перед стартом в космический корабль ворвались вооруженные до зубов террористы или эсбэшники, вряд ли бы это вызвало у меня хоть какие-то эмоции.
На какое-то время я стал сторонним наблюдателем в своей собственной жизни. Я стоял в живой очереди, сдавал одежду, получал одежду, мне кололи какие-то прививки и облучали какими-то лампами, мне задавали какие-то вопросы, и я даже что-то на них отвечал. Но делал это на автомате, особенно не задумываясь над происходящим и не стараясь отыскать в нем глубинного смысла.
Я устал. Устал не физически, так как в последние дни больших нагрузок на мой организм попросту не было. Устал морально. Устал нервничать, беспокоиться и переживать.
И мне все стало по фигу.
Наверное, в таком состоянии совершаются великие подвиги или великие глупости. Но мне не дали совершить ни того ни другого.
Задним числом я припоминаю, что все вели себя слишком спокойно для людей, отправляющихся навстречу новой жизни, которая по определению не может быть лучше предыдущей. Я понимаю, что люди пятого тысячелетия могут особо не беспокоиться перед космическими перелетами, хотя в двадцать первом веке некоторые еще нервничали и в аэропортах, но все-таки мне кажется странным, что они воспринимали происходящее так спокойно. Возможно, нам всем вкатили убойную дозу транквилизаторов, чтобы никто не буйствовал во время перелета.
В помещении, где содержали готовых к полету социков, не было окон. Часов в нем тоже не было, и время суток можно было определить только по своим субъективным ощущениям. Мне показалось, что мы провели здесь уже целый день, хотя на деле могло пройти всего несколько часов.
Потом пришли какие-то люди и погрузили нас в автобус.
Я называю эту хрень автобусом, потому что она была похожа на автобус. Аэродинамика у нее была никакая, поэтому я предположил, что передвигается она не по воздуху, а по земле, причем не с самой высокой скоростью и не на самые большие расстояния.
Внутренности этого транспортного средства тоже были похожи на салон автобуса — два ряда кресел с узким проходом между ними. Окон не было.
Кресла оказались на удивление комфортными, похожие не на автобусные, а на сиденья в дорогой иномарке. Впрочем, когда выяснилось, что «автобус» на самом деле является пассажирским модулем космического транспорта, сие уже не показалось мне столь удивительным.
Если бы здесь были окна, я мог бы сказать, что мне досталось место у окна. Но на самом деле это было место у стены. Рядом со мной оказался угрюмый здоровяк, по виду старше меня лет на десять. Устроившись в кресле, он сразу же закрыл глаза. Хорошо хоть храпеть не стал.