В большом каменном доме все было без изменений. Скрипнули ворота и я вошла в дом. Слуги, видя значок Ордена, сначала кланялись мне, а уж потом, рассмотрев мое лицо, широко улыбались и начинали расспрашивать, как я живу, чем занимаюсь, не вышла ли замуж, и прочее, и прочее. Я коротко отвечала. Я не улыбалась.
Как всегда, Мастер был занят. Я пришла во двор и села на скамейку. Стайка учеников выполняла какие-то упражнения. Толком с собственной энергией еще никто из них не умел работать — ритм пульсации гэемона постоянно сбивался, силы расходовались совершенно не на то, что нужно. Когда я вошла, все ученики, конечно, стрельнули глазами в мою сторону.
— У меня такое чувство, — сказал Мастер, не оборачиваясь, — что надо как можно чаще приглашать на наши уроки хорошеньких девиц. Это усложнит тренировки.
— Надеюсь, мне хотя бы не нужно будет раздеваться? — спросила я, сумев чуть-чуть улыбнуться.
— Нет, — ответил Мастер. — Этого они уже не переживут… Выше, Симот, выше!.. Аллир, используй силу, а не думай о ней!
Они старались. Они очень забавно старались. У них почти ничего не получалось, но рвение у них было необыкновенное. Почти как у меня лет десять назад.
Эта трогательная глупость… Что они знают о тьме, которая таится с той стороны стены? Я проиграла поединок с тьмой, и они — в свое время — проиграют его тоже. Но… что-то было в крохотном мире, созданном Мастером в собственном доме, что-то такое, совершенно глупое и бесполезное, что заставит меня вновь сражаться со всем миром и даже с самой тьмой, если это будет необходимо. Пусть даже я буду обречена на поражение, но это неважно, потому что есть что-то более значимое, чем чье-то поражение или победа.
Когда занятие закончилось, Мастер предложил мне прогуляться по его саду. У него был небольшой сад в задней части двора, где росло несколько яблонь и находились две клумбы с цветами. За время моего отсутствия плющ вырос еще больше и теперь покрывал почти всю стену. Мы с Мастером даже не сказали друг другу «привет» или «как дела». Мы говорили так, как будто бы расстались несколько часов назад, а не несколько месяцев. Мы шли вдоль стены, увитой плющом и говорили сразу обо всем — говорили не торопясь, как будто у нас обоих впереди бесконечность. Двадцать четыре шага туда, двадцать четыре обратно.
Двадцать четыре шага туда, двадцать четыре обратно.
Я рассказала ему, о том, что пережила — не столько о событиях, сколько о том, как изменился мой мир. Я спросила: если там, за стеной, обесцениваются все наши глупости, и добро, будучи одной из глупостей, перестает существовать, почему же зло не только остается, но и переходит в какое-то иное, сверхличное состояние?
— Ты ошибаешься, — сказал Мастер. — Это не зло. Да и не видела ты никакого зла в чистом виде ни здесь, ни тем более — там.
— Убили моего ученика, — напомнила я ему.
Он некоторое время молчал. Кажется, он забыл про меня. Он думал о чем-то своем. Мне вдруг пришла в голову простая мысль: а сколько же у него учеников погибло? И сколько еще погибнет?..
— Есть грязь и боль, — повторил Мастер. — Но зла нет. И тем более — с той стороны. Тебя ужасает правда, и поэтому ты хочешь назвать ее злом.
— Да, мне страшно, Мастер, — было бы глупостью отрицать очевидное. — Там только тьма. Там нет света.
— Есть.
— Но… — я замолчала. Я физически не могла сказать ему, что он лжет, что он ошибается, что это неправда, что он, может быть, пытается утешить меня, а мне не нужны эти лживые утешения, я уже не ребенок…
— Мастер, — осторожно начала я, — вы не раз говорили нам, что бога, в которых верят люди — не более чем иллюзия, не способная помочь. Вы показывали нам, как образуются «видения» и «откровения» в сознании людей, не умеющих управлять своим гэемоном. Может быть, я не всегда внимательно слушала вас, но теперь я знаю, что вы были абсолютно правы — скорлупа моего мира раскололась и на какой-то миг я увидела кусочек того мира, который находится за стеной… Нет, это не мир, это бесконечность. И теперь вы…
— Там есть свет, — повторил он. — Это свет — ты сама.
Я не сразу поняла смысл его ответа и переспросила:
— Я?!
— Ты. Я. Кто-нибудь еще.
Мы шли. Я молчала. Он говорил. Я не помню точно его слова. Что-то насчет того, что люди состоят из света и что свет этот сам по себе не имеет никакой силы, потому что он не является энергией и не принадлежит ни одной стихийной силе, которой можно управлять. Свет не имеет никакой силы и уничтожить его легче легкого — достаточно лишь уничтожить себя самого. Он говорил, что не будет ни награды, ни наказания, но только то, что мы сами хотим, хотим не только мыслями, но всем своим естеством, к чему стремимся, чего желаем. Он говорил, что даже человек, который убил Мартина, и другие люди, сотворившие еще больше зла, состоят из света, но не умеют видеть этот свет, ищут его не там, где его следует искать — и думают, что его нет. Он говорил, что между грязью и светом нет никого, кроме меня, и если я испугаюсь или захочу предать этот свет, небо не упадет на землю и ангел с огненным мечом не придет, чтобы восстановить справедливость. Не будет ни возмездия, ни вознаграждения, но каждому будет дано то, что он хочет. Он говорил, что я была не внимательна и, думая, что видела Бесконечность или Тьму, на самом деле не видела почти ничего. Он говорил, что там не мрак, но беспредельное ночное небо, заполненное миллионами далеких звезд.