— Лапочка моя, — прошептал Ягнин, подступая к ней поближе. — Кисонька. Ты ведь… не боишься нас, правда? Мы милые ребята… красавцы, все как на подбор… спроси кого хочешь…
Ольвер и Мануэль засмеялись.
— Кисонька. Ты ведь… не боишься нас, правда? Мы милые ребята… красавцы, все как на подбор… спроси кого хочешь…
Ольвер и Мануэль засмеялись. Почувствовав рядом чужое дыхание, Лия выставила перед собой руки. Эта жалкая попытка защититься развеселила гостей еще больше. Ягнин изогнулся и снова погладил ее грудь — тут же, впрочем, убрав руку. Она хотела ударить его по руке, но промахнулась. Сделала шаг назад. Гости наступали.
— Куда же ты, лапушка? — продолжал ворковать Ягнин. — Разве мы тебе не нравимся?.. Да тебя ведь, наверное, никто не пользовал еще?.. Да?.. Ну так радуйся — тебя сегодня будут пользовать самые лучшие парни на этом говенном острове!
Она хотела закричать, но ударом кулака Ягнин сбил ее на пол. Подскочивший Ольвер намотал ее волосы на руку и процедил:
— А ну тихо, ты, блядь!
Гернут хмыкнул. Мануэль снова засмеялся — но как-то неубедительно, фальшиво. Улыбка стыла на его устах…
Это была комната в веселом доме, где…
— Наверху никого, — сказал Родри, сходя с последней ступеньки лестницы.
Гернут сделал жест руками — мол, я же говорил.
Родри меж тем бросил на пол одеяло.
— Может, лучше на кровати? — спросил Ягнин, кивая наверх.
Родри покачал головой. Он не стал говорить, что наверху имеются только топчан и кривая, шатающаяся кровать, с которой, собственно, он и сволок это одеяло. Но подробности никого и не интересовали. Прямо здесь? Тем лучше. Никуда ходить не надо.
С Лии стянули платье — награждая увесистыми тумаками каждый раз, когда она пыталась кричать и звать на помощь. Ольвер и Ягнин держали ее за руки и за ноги, чтоб не брыкалась, раздевал Гернут, Родри на это пока посматривал и только иногда «подсоблял».
— Подождите… — вдруг сказал Мануэль.
Его никто не услышал. Только Гернут на миг оглянулся — чего тебе? — и Ягнин метнул короткий незаинтересованный взгляд.
— Не надо, — сказал он, но они уже отвернулись. «Не надо», «подождите», «не делайте этого» — сейчас они не слышали этих слов, не знали их, не понимали их значения. Что есть эти слова? Всего лишь лепет зеленого юнца. Обращать внимание на чей-то лепет — ниже достоинства настоящего мужчины.
…Это была комната в веселом доме, где его частенько оставляла мать, чтобы самой без помех спуститься в общий зал, и пить, танцевать и смеяться вместе с мужчинами. Иногда мать приводила своих кавалеров наверх и оставляла спать в своей кровати. Они долго возились за занавеской, а потом засыпали. Мужчины обычно храпели, а мать спала тихо. Ему тогда было лет пять. Или шесть? Он не помнил точно. Зато помнил, как однажды в эту комнатку ворвались трое. «Долги надо платить, Надина», — сказал один, вальяжно подходя к матери. И хотя обычно она могла осмеять любого, даже самого наглого мужика, этим людям она перечить почему-то не посмела. «Я заплачу», — произнесла она заплетающимся языком, ибо в тот вечер уже успела напиться. «Конечно, заплатишь, — произнес тот же человек, подходя к ней еще ближе. — Только, понимаешь ли, проценты набежали». И ударил ее по лицу. Мать вскрикнула и прижала ладонь к щеке. «Ах ты сволочь», — сказала она. Тогда он ее снова ударил. Потом они повалили ее на пол…
И тогда Мануэль, смотревший на них сквозь дырочку в занавеске, выскочил из своего угла и попытался оттащить мужчину, склонившегося над его мамой.
«Не трогай ее!» — крикнул он. «Ишь ты, — удивленно сказал второй мужчина. — Сопленыш… Твой, что ли?» «Не трогайте его», — сказала мать уже совсем другим, трезвым голосом. «Да кому он нужен, стерва, — презрительно бросил первый. — Мы же не изверги какие-нибудь». «Мануэль, — сказала мама тогда. Сказала злым, резким голосом. — Иди к себе. Быстро! Разве тебя кто-нибудь звал?» И он, не смея ее ослушаться, ушел. Его била нервная дрожь, когда он смотрел сквозь дырочку в занавеске на то, что происходило в комнате. Он не понимал смысла того, что видит, но это пугало его…
Они насиловали Надину прямо на полу, не дотащив до кровати, стоявшей всего в двух шагах рядом. Все трое, по очереди. Когда последний натянул штаны, первый сказал: «Это были только цветочки. В следующий раз — если хочешь дожить до следующего раза… заплати должок. Надина. А то… ну, ты меня знаешь.» И они ушли. Мать тяжело поднялась и привалилась спиной к кровати. Даже на расстоянии пяти или шести шагов Мануэль чувствовал, что ей больно. Но не смел выйти. Она посидела так, потом встала, легла на кровать. Потом…
Ее убили через две недели — зарезали в какой-то уличной драке. Мануэля забрала к себе в деревню двоюродная тетка. Она же его и воспитывала последующие двенадцать лет. Кормила, поила, лупила почем зря и заставляла учить какие-то идиотские молитвы. Потом…
— …Не надо, — повторил Мануэль и схватил Гернута за руку. Но тот небрежно отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. В плечи Мануэля тут же вцепился Родри.
— Пусти!
— Тш-ш-ш, — улыбаясь, сказал Родри, как будто успокаивал маленького ребенка.
— Пусти, говорю!