Тень вырастала из дальнего угла комнаты — поднималась и чернела на глазах. Тень, очертаниями смутно напоминающая человеческую фигуру. Иеронимус Валонт тихонько заскулил и, забравшись с ногами на кровать, попытался вжаться в стену. Тень неумолимо приближалась — медленно, не спеша, зная свою силу и власть над ним.
«Это бред, — подумал он. — Сон, галлюцинация. Это не на самом деле».
Так он пытался себя успокоить. Тщетно. Чем ближе подходила тень, тем сильнее ужас сжимал его горло. Оборванные мысли о том, что «это не настоящее» не помогали. Тени не было никакого дела до его мыслей. Она просто была. Здесь и сейчас.
Когда наргантинлэ приблизился вплотную, у Иеронимуса Валонта отказало сердце. Словно ангел смерти, черный ветер прикоснулся к нему и забрал его душу. Так же неспешно повернулся и пошел прочь. А потом оболочка поглощенной души раскололась, и…
Он взорвал этот дом, выбил ставни в аптеке, смешал в одно водопад разбитых склянок, сорвал крыши с нескольких домов по соседству, а заодно — убил нескольких людей, случайно оказавшихся поблизости. Поток чужих эмоций был слишком силен, Меранфоль, не отвлекаясь больше на внешний мир, занялся изучением памяти своего нового приобретения, и природа черного ветра — разрушение — проявилась в полной мере.
Поток чужих эмоций был слишком силен, Меранфоль, не отвлекаясь больше на внешний мир, занялся изучением памяти своего нового приобретения, и природа черного ветра — разрушение — проявилась в полной мере. Крутящимся смерчем поднялся он в небеса. К счастью для прочих обитателей города, здесь его больше ничего не интересовало. Но рев ветра, грохот его вознесения, тяжелый, как удар молота, слышали все. Все видели облако пыли, поднявшееся над городом — все, что осталось от дома, из которого вышел наргантинлэ. И многие словно очнулись — почти все горожане внезапно осознали, насколько были близки в этот день к смерти. Еще много дней они были подавлены случившимся — на один миг их привычный мир раскололся, и что они увидели? Почти ничего. Но столп поднимающегося в небо смерча — как луч черного солнца: обещание, предвосхищение того, что в конечном итоге ждет нас всех. И многие содрогнулись. А многие упали на колени и взмолились к Джордайсу о милосердии.
* * *
— …Лия Солнечный Свет, почему ты грустна? Твои одежды поблекли, что осмелилось оборвать твой смех?
— Не спрашивай, Меранфоль, я не хочу говорить об этом.
— Мне больно видеть твою боль, Лия Солнечный Свет. Я хочу понять. Что-то не так на земле, откуда ты родом?
— Все так, — она чуть усмехается. — На земле все как обычно. Там всегда было много мерзости, ты сам это прекрасно знаешь. Но сегодня я не хочу говорить об этом.
— Кто-то из людей осмелился причинить тебе вред?! — спрашивает он, едва сдерживая бешеную ярость.
— Я не хочу говорить об этом, Меранфоль!
— Я тоже. Но я обещаю тебе — я найду этого человека, Лия Солнечный Свет… Я…
Она чуть пожимает плечами. Ей все равно. Ее одежды — сизые и серые и подобны по цвету блеклому пасмурному небу. Она сегодня не Свет. Она — дождь, осень, промозглые сумерки, слезы, серые облака…
17
Что-то трясло ее и давило на плечи.
— …Господи, да что же это с тобой?! Лия! Очнись, очнись, девочка моя любимая…
Громкие звуки. Чьи-то рыдания. На ее шею и подбородок падают влажные капли… Быстрее, чем обычно после видения, она приходила в себя. Сначала вернулась способность управлять своим таном, и только потом — привычные чувства… Да ведь это же ее мама плачет! Она приподнялась на кровати и обняла Элизу. И сразу же почувствовала боль в низу живота. Ощущение влаги и какой-то нечистоты… И вот тут она все вспомнила. И разрыдалась вместе с Элизой.
…Были и слезы, и расспросы (весьма неприятные для Лии, но Элиза понуждала ее говорить, а она себя — отвечать), и сочувствие, которое почему-то злило и раздражало Лию, а Элизе все казалось, что ее сочувствия мало, что надо сказать что-то еще, сделать что-то еще, чтобы девочка перестала ощущать свое одиночество, как-то помочь ей… Однако она видела, что все ее усилия тщетны, и ее боль за Лию удваивалась от осознания собственного бессилия.
— Подонки… нелюди… Кто это были? Ты знаешь, кто это были, Лия?
Она чуть наклонила голову и произнесла:
— Да.
Элиза нашла в себе силы промолчать и не торопить Лию, снова задавая ей тот же самый вопрос.
— Их было четверо… и, кажется, еще один — но он не… не притронулся ко мне… стоял в стороне… Я не знаю, кто они были, я не знаю никого из них… кроме одного.
Там был Гернут.
Элиза ахнула.
— Гернут? Из Фальстанов? У которых мы жили всю зиму?
Лия кивнула, еще ниже склонила свою голову и прошептала:
— Да.
Элиза пребывала в полной растерянности.
— А ты… ты в этом уверена, дочка? Может быть…
— Уверена! — крикнула Лия, и слезы снова брызнули у нее из глаз. Рыдания снова подступили к горлу — она согнулась, захлебываясь слезами, а Элиза держала ее за плечи и осторожно, но как-то механически, гладила по голове, спине, плечам, пытаясь успокоить. Вопроса об уверенности Лии она предпочла больше не касаться — по крайней мере, пока. Она понимала, что, продолжая в таком духе, вызовет у Лии новый приступ истерики — и ничего больше не добьется. Но она сделала последнюю попытку реабилитировать Гернута в собственных глазах и хоть как-то выправить эту чудовищную картину.