— Это он… стоял в стороне?
По тому, как задвигалась Лия, елозя головой по ее груди, стало ясно — нет. Несколькими секундами позже Лия подтвердила это и на словах.
— Нет!.. Он… был с ними… когда…
Дальше ничего нельзя было понять.
Ей было трудно поверить, что один из Фальстанов, на которых она готова была молиться, сделал с ее дочерью такое. Теперь в ее душе происходила сильнейшая ломка — и Элизе в этот момент было лишь немногим легче, чем ее приемной дочери. Ведь получалось, что теперь ей нужно будет выступить против своих благодетелей — упечь их сына в тюрьму.
Внезапно еще одна ужасная мысль осенила ее.
— А Жан? Жан был с ними?
Лия снова замотала головой и прошептала: «Нет».
Но Элизе нужно было убедиться.
— А он не мог быть… Тем, который… не подходил, но…
— Нет! — закричала Лия. — Это был не он! Не он, слышишь!..
У Элизы полегчало на сердце. Гернут — паршивая овца, вот и все. Как говорится, в семье не без урода. Тяжело, конечно, будет Кларину узнать от нее о злодействе собственного сына, тяжело и ей самой будет говорить Кларину об этом, но что ж поделать… Никто на свете не значил для Элизы больше, чем Лия. PI «благодетели», сломавшие счастье ее дочери, мгновенно переходили в разряд «посторонних», которым она ничего не должна, или даже «врагов», которых она была готова возненавидеть, если Кларин возьмется защищать своего сына. Когда она пришла домой и обнаружила, что многие вещи в доме перевернуты, а Лия лежит без сознания, был поздний вечер. Сейчас, за всеми их разговорами, дело близилось к полуночи. К Кларину она пойдет завтра с утра… Или днем… Ох, ну и устроит она им веселую жизнь, ох и устроит!..
«И все-таки, — подумала Элиза, — как хорошо, что Жан тут ни при чем…»
* * *
— Гернут! — пронзительный крик Февлушки прокатился по двору. — Слышь? Тебя отец зовет!
Гернут оторвался от конской упряжи, которую осматривал, проверяя, не поистерлась ли где, и неспешно пошел через двор. Когда поравнялся с рябой Февлой, та добавила: «В амбаре он», — и побежала дальше по своим делам. А Гернут пошел в амбар. Никакого беспокойства он не ощущал. Он шел уверенно, неторопливо, развернув плечи… Что, интересно, отцу от него понадобилось? В последнее время отношения у них стали почти дружескими.
Гернут исправно делал работу по дому, заботился о жене, не отлынивал от отцовских поручений — и Кларин вновь стал считаться с его мнением. Это льстило Гернуту. И, направляясь в амбар, он полагал, что Кларин хочет, чтобы он помог ему в каком-то домашнем деле…
Первый удар свалил его с ног, второй — расквасил нос, третий — взорвал фиолетовое солнце в правом глазу. Пытаясь отползти и хоть как-то закрыться от сыплющихся на него отовсюду ударов, Гернут, прошамкав разбитыми губами, выдавил из себя непонимающее:
— Батя… За что?!.
Кларин приподнял его за грудки и швырнул об стену. Амбар был выстроен крепко, надежно, на века — так что стена даже не содрогнулась, когда грузное тело Гернута впечаталось в бревна. Тот сполз вниз, потом — уже с видимым трудом — стал подниматься.
— Я тебе покажу «за что»!!! — цедил Кларин, отпуская своему ненаглядному сыну одну затрещину за другой. — Я те покажу, как по чужим дворам шастать!!! Я тебе покажу, как соседских девок насильничать, говно сопливое, ворюга сраный, выродок… Своей жены мало, что ли? Девка соседская потребовалась?! Да что ты в ней нашел, в этой уродке?! На галеры захотел?! Вижу, зря я тебя тогда вытаскивал из тюрьмы, ох, зря!..
Гернут смог, наконец-таки, что-то сказать — почти неслышно, так как его губы в этот момент в амбарной полутьме больше всего походили на букет алых распускающихся роз.
— Батя, — сказал он, глотая кровь, — да кто ж вам такое про меня сказал?!.
— Дурак! — прорычал Кларин, прикладывая сынка об стену еще раз. — Вырос уже вроде, а все дурак дураком… Ты что, — спросил он почти ласково, — думал, что никто ничего не узнает? Думал, что так и надо, да? Как гадить — тут ты мастер! А расхлебывать кто за тебя будет?! Снова я? Ну нет уж, довольно!.. Хватит!..
— Батя, — захныкал Гернут, — да я ее… да я никогда… даже пальцем… Откуда она знает, она же слепая!..
— Слепая, значит… — повторил Кларин, нанося Гернуту страшнейший удар в висок, от которого тот потерял сознание. — Значит, слепая…
Выходило, что старуха все-таки была права. Эта слепая дурочка не обозналась. Гернут со своими дружками и правду побывал у нее… в гостях.
Он перевел дух, потер кулаки и задумчиво уставился на тело сына, валяющееся у его ног. Ну и дурак, прости Господи… Это ж надо — снасиловать слепую и при этом умудриться себя выдать! Он что, ей представлялся там, что ли? Вот балбес великовозрастный…
Разговор у Кларина с Элизой был тяжелым. Сначала, узнав о несчастье, Кларин даже проявил сочувствие. Но когда бабка начала верещать, что его сын был там — чуть не убил ее на месте. Да что она несет, дура старая, совсем из ума, что ли выжила?!. Однако бабка твердо стояла на своем. Объявила, что расскажет об этом всей деревне — а потом еще к бальи пойдет, и тот уж разберется — при чем тут Гернут или не при чем. Упоминание о бальи взвинтило Кларина еще сильнее, однако и заставило сдержать гнев и прислушаться к словам Элизы. Ведь пойдет же бабка, в самом деле пойдет, да еще и на весь мир опозорит! Доказывай потом, что Гернут чист как агнец… И вот тут Кларина взяло сомнение. А может Гернут и вправду… того? К тому же, кто-то из односельчан на днях видел его в компании старых дружков — о чем незамедлительно и донес Кларину, да только он, дурак, мимо ушей все это пропустил… Потому как думал, что Гернут вроде бы исправился. А что кого-то из своих прежних приятелей повстречал — не беда, быстрее поймет, что они ему не пара… Так размышлял Кларин, часто бывавший суровым со своими детьми, но всегда готовый защищать их от чужих.
А что кого-то из своих прежних приятелей повстречал — не беда, быстрее поймет, что они ему не пара… Так размышлял Кларин, часто бывавший суровым со своими детьми, но всегда готовый защищать их от чужих. И вот, на тебе, пожалуйста!.. Ах, как подвел его Гернут, как подвел!..
Кларин сокрушенно покачал головой.