Толстуха что-то интуитивно уловила, потому что внезапно напустилась на отца:
— Не задерживайся! Что прилип? Другим тоже надо!
Отец в сердцах сказал:
— Да прекратите же вы этот балаган!
Голодающий вздрогнул и безнадежно опустил голову. Толстуха заорала:
— Сволочь!
Послушайте, она набросилась на единственного, наверное, человека, который вообще не хотел здесь находиться и меньше всего думал об этом голодающем, его политической программе и его подруге.
Мой отец просто хотел пройти по улице к трамвайной остановке, чтобы поехать домой. Но она вцепилась в его пиджак и стала визжать. Совсем близко застыло ее лицо с лоснящейся кожей, обильно смазанной потом, и вдруг ее жаркое дыхание обдало его щеку.
Мой отец довольно брезглив. Погружение в единое воздушное пространство с вопящей распаренной бабищей вдруг вышибло его из состояния привычной отрешенности. Как будто весь этот враждебный мир внезапно накинулся на него со всех сторон, и не осталось в теле ни одной клеточки, которая не страдала бы от соприкосновения с ним.
И мой отец вырвался из ее хватки и закричал:
— Дрянь! Кухарка! Пошла вон отсюда, ты!.. Посадила мужа в клетку? Выставила мужчину, как барсука в зоосаде? Дура! Плебейка! Иди помой полы на кухне!
Он надсаживался и выкрикивал одни и те же слова, которые считал самыми обидными. Он не видел, что кругом попритихли и немного расступились, а голодающий в квадрате скамеек прянул и вытянул спину. Отец видел только тьму и посреди этой тьмы — жалкую фигурку с перепуганной толстой физиономией.
Он вспотел, волосы его растрепались. Его руки, мягкие аккуратные руки чертежника, яростно дергались. Краем сознания он понимал, что выглядит недостойно, и пытался привести себя в порядок. Он даже несколько раз приглаживал волосы, но они снова вставали дыбом. Чужой, срывающийся на визг голос — боже, его собственный голос! — звучал как будто со стороны:
— Ступай домой, дура!
Кто-то взял его за локоть и в самое ухо проговорил:
— Уйдемте отсюда.
Отец дернулся и обмяк. Стыд накатил на него жгучей волной, испарина выступила у него на лбу, волосы приклеились к лицу.
— Уйдемте, — спокойно повторил незнакомец.
Отец позволил себя увести. Он даже не обернулся, чтобы увидеть, какой эффект произвело его выступление на толстуху. А та несколько секунд поглядела ему в спину, отдуваясь и пыхтя, после чего вдруг напустилась на кого-то другого.
Незнакомец отвел отца в сквер, усадил на скамейку и встал прямо перед ним.
— Годунов, — сказал незнакомец.
Отец поднял на него страдальческие глаза.
— У вас есть платок?
Годунов вытащил платок и подал ему. Отец принялся обтирать лицо.
Потом проговорил:
— Это вы — Годунов?
— Да, представьте себе, я — Годунов.
— А зовут — Борис?.. Простите, вас, наверное, замучили этой шуткой… — спохватился отец тотчас.
Он посмотрел на платок в своей руке, пытаясь сообразить — как будет вежливей: отдать грязный или сказать, что постирает и отдаст после.
Годунов избавил его от мучительного выбора, попросту бесцеремонно отобрав испачканный платок, и сказал:
— Это не шутка, потому что меня действительно зовут Борис. Собственно, имя и подтолкнуло меня к идее заняться моим бизнесом. Двойники, понимаете?
— Вы хотите рассказать мне об этом? — наморщился отец. Он не любил откровенных бесед с незнакомцами. Он вообще был очень замкнутым человеком.
— Я хочу предложить вам работу, — ответил Годунов.
— Это такая шутка? Простите, к концу дня я плохо соображаю.
— Это не шутка. Я продюсирую двойников, понимаете?
— Что вы с ними делаете? — не понял отец.
— Это такая шутка? Простите, к концу дня я плохо соображаю.
— Это не шутка. Я продюсирую двойников, понимаете?
— Что вы с ними делаете? — не понял отец.
— Я продюсер, — объяснил Годунов.
— Я не хочу вас обидеть, — сказал отец, — но продюсер — это ведь что-то неприличное?
— Смотрите. — Годунов деловито присел рядом с отцом на скамейку. — Положим, я получаю заказ на вечер, где непременно должны участвовать Сталин, Ленин и Берия. Я звоню своим артистам, чтобы готовились к определенного рода представлению. Я координирую проект, от начала до конца. Я несу ответственность за своих людей. И поверьте мне, я понимаю, что это значит. Понимаете?
— Не вполне.
— Сегодня, когда вы вдруг начали ораторствовать, меня просто как током прошибло… Вам никто не говорил, что вы удивительно похожи на Гитлера?
Отец поднялся со скамьи.
— Мне бы не хотелось продолжать этот разговор.
— Подождите! — Годунов схватил его за руку. — У меня уже есть Гитлер, но это просто дешевка по сравнению с вами. Ну как японский калькулятор против корейского, понимаете? К тому же он уже старше, чем был Гитлер, когда тот помер… Слишком мятый. Шестьдесят два. И это бросается в глаза. Возраст. Потасканный он все-таки. Думаю, одно время он крепко пил, хоть и не признается. А в Гитлере должно быть эдакое нечеловеческое, дьявольское обаяние, понимаете? Вы — почти идеальны. Одна только челка чего стоит!.. — Он машинально потянулся к волосам отца, но в последний миг отдернул руку и страстно заскрежетал зубами. — Потная черная челка наискось, нелепые дергающиеся движения, завораживающий крик… Поймите, это неплохой заработок.