Про это газета «Антисоветская правда» писала. Смешная газетка такая, злобная. Ну вот, прочитал Дмитрич про Фельдмана и решил удостовериться. Приезжает он в уездный город Н., направляется в парикмахерскую — и прямо ахает. Всё, как рассказано: старичок-еврей, за окнами — пыльная площадь, на ней заведение «Русские блины» и две бабки сушеной рыбой торгуют. Благолепие по-дореволюционному.
Фельдман поворачивается и видит перед собой Гитлера!
«Можешь резать меня, — говорит Гитлер, — можешь стрелять, но я все равно живу! Потому как бессмертный я».
— И что старичок? — заинтересовался Ленин.
— Тут разное рассказывают, — уклонился от прямого ответа Берия. — Одни говорят, будто Фельдман прямо на месте и рехнулся. Сидит теперь в Обуховской больнице и твердит: «Тройка, семерка, Гитлер!» А другие — будто бы бодрый старикан Дмитрича шваброй вон из своей парикмахерской вытолкал и при этом сильно бранился на языке идиш.
Тут Берия подтолкнул Адольфа под локоть.
— А ты что думаешь? Мы ведь в этот самый городок сейчас едем… Что с тобой Фельдман сделает?
Я громко заплакала, представив себе страшного Фельдмана со шваброй, и отец повел меня умываться и кушать мороженое из вагона-ресторана.
* * *
В купе зашел Годунов и с улыбкой, которая одинаково годилась и для людоеда, и для воспитательницы детского сада, оглядел нас.
(Точно, это было купе — стало быть, мы ехали куда-то далеко, с ночевкой. Еще одно доказательство тому, что мои сны с электричками к реалиям моего детства не имеют никакого отношения!)
— Ну что, господа и дамы, — сказал Годунов, — хорошо устроились? Проводники не обижают? Мороженое дают? — Он посмотрел на меня.
Я кивнула.
Годунов сразу озабоченно наморщил лоб.
— Прибываем завтра в пять утра. Пожалуйста, будьте готовы.
— Всегда готовы! — воскликнул Ленин и отдал пионерский салют.
— Стоянка пять минут, времени копаться не будет, — добавил Годунов. — Реквизит не забудьте. Вас, товарищ Гитлер, как самого трезвого, прошу проследить за этим.
— Хорошо, — сказал Адольф.
— Реквизит не забудьте. Вас, товарищ Гитлер, как самого трезвого, прошу проследить за этим.
— Хорошо, — сказал Адольф.
— Вот и ладушки, — молвил Годунов, скрываясь.
— А сам в вагоне люкс едет, — заметил Берия. — Ну да, каждому свое. «Йедэм дас зайне». Как там у тебя, Степаныч, на концлагерях написано?
— «Работа освобождает», — сказал отец. — Но это не я написал. Я вообще насчет концлагерей был не слишком большим энтузиастом.
— Папа и меня в лагерь не отправляет поэтому, — добавила я.
Перед началом лета классный руководитель сообщила, многозначительно глядя на меня, что на школу выделили десять бесплатных путевок в лагерь и что дети из неполных семей имеют преимущество при получении этих путевок. Родителю-одиночке нужно просто подписать заявление.
— Свежий воздух, активный отдых, новые друзья… Вообще, там хорошо, у меня там племянница в прошлом году отдыхала, — сказала учительница. — Так что рекомендую.
Но отец наотрез отказался со мной расставаться.
— Дочь Адольфа не будет заниматься активным отдыхом в компании неизвестно с кем, — отрезал он. — «Неполные семьи», видишь ли! Да чему хорошему ты сможешь научиться от дочерей разведенок? Они — совершенно неподходящая для тебя компания.
— Что такое — неполная семья, Адольф? — осмелилась я задать вопрос.
— Это семья, где люди так сильно ссорились, что в конце концов решили разойтись и жить порознь.
— И дети тоже? — ужаснулась я.
— То-то и оно, — вздохнул Адольф. Он обнял меня и добавил: — У нас с тобой — полная семья, поверь мне.
О, я совершенно ему верила! Сейчас, оглядываясь на прошлое, я понимаю, что Адольф был абсолютно прав. И я не поехала в лагерь, а отправилась с Адольфом в «турне», как называлась эта поездка.
Представляете?
Все едут на дачу или в лагерь, а я — в турне!
Когда я сказала про лагерь, все в купе дружно рассмеялись, и Ленин принялся рассказывать разные истории из своего пионерского детства. Почему-то с самым большим удовольствием он вспоминал, как они с друзьями пугали по ночам девчонок. Переодевались в белые простыни и выли под окнами, как привидения.
— А чего они пугались? — спросила я. — Девчонки ваши, чего они пугались-то?
— Привидений, — объяснил Ленин.
Я не понимала.
— Но почему?
— Потому что привидения — это мертвецы. — Ленин начал сердиться. Моя глупость, очевидно, раздражала его, но меня это вовсе не смущало.
— Ну мертвецы, — настаивала я, — ну и что с того?
— А то, глупая женщина, что мертвецов положено бояться, — сказал Ленин.
Я пожала плечами.
— Лично я никаких мертвецов не боюсь.
— Это ты сейчас говоришь, — возразил Ленин, — а вот поглядим, как ты запоешь, когда на самом деле увидишь перед собой покойника.
Он, кажется, обиделся и забрался на верхнюю полку. И даже не сказал «спокойной ночи».
И даже не сказал «спокойной ночи».
Можете мне не верить, но я обожаю ранние пробуждения. Когда ты еще плаваешь в каком-нибудь видении, и вдруг Адольф мягко трясет тебя за плечо и ласковым голосом тихо говорит тебе в ухо:
— Вставай, Lise, мы подъезжаем к станции.
Вот тут-то и случаются самые сладкие потягушеньки. Адольф помогает мне одеться, хоть я уже и большая и давно одеваюсь сама. Но я наполовину сплю. Адольф застегивает пряжку на моих туфельках. Туфельки у меня прехорошенькие. Мне нравятся корейские, яркие, с разными украшениями. Они очень быстро рвутся, и Адольф покупает мне новые. Разве это не здорово?