— Что вы наделали! — горестно вскричала она.
Я присел рядом на корточки, так что наши лбы соприкоснулись, зловеще глянул ей в глаза и произнес как можно более отчетливо:
— На самом деле я хотел с вами познакомиться.
— Что? — Она опешила и застыла с раскрытым ртом и смятым платочком в пальцах.
— Что? — Она опешила и застыла с раскрытым ртом и смятым платочком в пальцах.
— Правда.
— Ну, хватит, — заявила она, обретая былую решимость.
— Да бросьте вы, — отозвался я развязно, поскольку понял, что терять мне уже нечего, — вы классная девчонка, и я хотел с вами познакомиться, вот и все. Вас в детстве за косички дергали?
— Меня стригли, — промолвила она холодно.
— В таком случае, злые воспитатели лишили вас радостей детского флирта, — изрек я, глянув на надпись «Психологический факультет». — Вы уже проанализировали, как это сказалось на вашем подсознательном развитии?
— Пошел вон, дурак, — прошипела она.
Она попыталась вскочить, я протянул руку, чтобы помочь ей, и в результате мы оба рухнули в ту самую лужу, где раскисал ее окурок.
Полагаю, в сборнике афоризмов обязательно найдется изречение какого-нибудь галантного развратника осьмнадцатого столетия, который утверждал, что «совместное падение сближает». Поэтому я не буду перелистывать этот устрашающе толстый сборник и быстренько сошлюсь на какого-нибудь несуществующего де Фонтанжа или, там, Ла Монтеспана. Наверняка такой найдется, если искать с достаточным прилежанием.
В общем, нас сблизило совместное падение. Она залепила мне пощечину, и тут ее пальцы задели мое родимое пятно. Она смутилась, как это иногда случается с чувствительными людьми при виде чужого увечья.
— Простите, — сказала она (как будто это не я уронил ее в лужу), — я не сделала вам больно? Я не заметила.
— Этого? — Я потрогал пятно. — Странно, что вы этого не заметили. Оно бросается в глаза.
— Да? — Она пожевала губу. — Но я действительно сперва не заметила. Я смотрела вам в глаза.
— Спасибо.
— Да не за что.
— Оно на самом деле не болит. Просто косметический дефект.
— А почему вы его не удалите?
— Во-первых, оно слишком сильно влияет на мое подсознание, — сказал я. — Без него я могу утратить значительную часть моей личности. Во-вторых, подобная операция может привести к онкологическим осложнениям, так что никто не рискует взяться за нее.
— Довольно было бы только первой причины, — сказала она.
С этой девушкой мы были ровесниками. И больше разговаривали, чем занимались сексом. Я все время говорил о том, что интересовало ее, — просто чтобы она не ушла и прочнее встала на якорь возле меня, — а сам думал о совершенно других вещах. Она же увлекалась и явно думала ровно то самое, что и говорила, так что мне приходилось довольно туго.
— Для чего ты пошла на такой странный факультет? — спрашивал, например, я.
«Что тебе стоило, дуре, надеть что-нибудь не такое глобальное! Влезла в свой пиджачок, как в кирасу, и воображаешь, будто это тебе идет!»
— Мне хотелось разобраться в себе.
— Разве это профессия для женщины — копаться в чужих комплексах?
«Интересно, какой формы у нее сиськи…»
— А что, по-твоему, профессия для женщины? — Она зло щурит глаза.
— Не слишком ли ты самоуверен… мужчина!
— Например, повар. — Я брякнул первое, что пришло на ум, и некоторое время наслаждался ее рассуждениями о «гендерных проблемах» и о том, что «киндер, кюхе, кирхе» давно отошли в замшелое прошлое и там поросли.
— А как же эти ваши дурацкие рассуждения о том, что все бабы неплохо готовят, но лучшие повара — всегда мужчины? — ярилась она, и на ее щеках выступал румянец.
«Стас говорит, что некоторым нравится, если кончиком языка лизнуть у них под глазами, но эта слишком часто щурится — у нее, наверное, глаза болезненные… От нее чем-то сладким все время пахнет, как от леденца. Даже сквозь одежду чувствуется. Неужели она ничего не хочет?»
— Моя мама хорошо готовит, — сказал я первое, что пришло в голову. — Наверное, в этом сказывается мой эдипов комплекс.
— Слушай, если ты не перестанешь говорить о том, в чем ровным счетом ничего не понимаешь…
— Прости, — смиренно спохватился я. — Не буду. Я просто хотел быть для тебя интересным собеседником.
«Стас говорит, что волосатые тетки — с перчиком, но на любителя. У нее, наверное, тоненький такой золотистый пух…»
— Понимаешь, человек очень сложно устроен. Каждую секунду это — миллион соединенных факторов…
— Так ты хочешь быть ученой?
— Ученой? — Она удивленно подняла брови.
— Ну, «факторы», все такое… — пояснил я в полном отчаянии.
— Слушай, — сказала она вдруг и с подозрением уставилась на меня, — тебе что, не хочется меня раздеть и все остальное? Что ты все болтаешь да болтаешь?
Я помню каждую из моих подруг, правда. И третью, и четвертую, и одиннадцатую… Они прилетали на мое родимое пятно, как бабочки на цветок, а потом так же беспечно улетали.
Мои милые, будьте счастливы — там, в прозрачном, пронизанном солнечными лучами эфире.
* * *
Когда я оторвался от окна Татьяны, я был уверен в том, что наш странный роман уже закончился. Мы больше не виделись. Мы даже не обменялись телефонами. Вероятность нашей встречи была равна нулю.