— Вы здесь надолго? — спросила я.
Он покачал головой в знак того, что понятия не имеет.
«Авария», — написал он.
Я кивнула.
Он вдруг выпрямился и посмотрел на что-то у меня за спиной. Я тоже встала.
К нам приближался мужчина лет тридцати, большой и косолапый, с симпатичным лицом. Он выглядел растерянным, как любой посетитель больницы. Одна рука у него была в гипсе. Он нес гигантский термос, держа его, как младенца.
— Сашка! — воскликнул он, бросаясь к Эдуарду. — Вот ты где! Мне сестра сказала, что ты пошел гулять. Я тебе бульон принес.
Он посмотрел на меня недоверчиво. Эдуард что-то промычал, и взгляд посетителя смягчился.
— Вы — знакомая Александра? — спросил он меня вежливо.
— Ну… да, — ответила я. — А что, его настоящее имя Александр?
— Вроде бы, — хмыкнул посетитель. — Он вам другое назвал?
— Вообще-то он сказал, что его зовут Эдуард.
Посетитель захохотал. От смеха у него даже слезы выступили на глазах. Он смеялся так жизнерадостно, что я вдруг поняла: в той аварии никто не погиб и смеется он от облегчения. От того, что у его друга есть «знакомая», которую смешно разыграли с «Эдуардом» (вот ведь дурацкое имя!), и от того, что его друг явно идет на поправку, коль скоро даже со сломанной челюстью продолжает флиртовать.
Я решила отомстить. Эдуард-Александр не имел никакой возможности прервать наш разговор, поэтому я непринужденно сказала:
— Он подцепил меня в парке.
Эдуард-Александр не имел никакой возможности прервать наш разговор, поэтому я непринужденно сказала:
— Он подцепил меня в парке. Когда сидишь в парке и читаешь книгу, обязательно привяжется какой-нибудь мужчина.
— Да, Сашка у нас такой, — с отеческой гордостью кивал посетитель.
— Именно так я и цепляю мужчин, — продолжала я. — Взяла том Кьеркегора и уселась нога на ногу. Минут через пять рядом уже сидел этот человек и рассказывал, что его зовут Эдуард…
Мы смеялись так, что заболела диафрагма. Эдуард-Александр наклонился и написал:
«Смеяться больно. Стоп!»
Я взяла веточку и пририсовала рядом череп и кости.
— Меня зовут Стас, — сообщил человек с термосом.
— У вас там действительно бульон? — спросила я.
— Да, жена сварила. Больные должны кушать бульон.
— В таком термосе можно запросто пронести пару подводных лодок, — сказала я. — Эдуард не осилит столько жидкости в одиночку. «Ксанф, выпей море».
— Да? — обеспокоился Стас.
Я кивнула:
— У меня предложение. Давайте выпьем весь бульон вместе. Втроем.
Стас опять заметно повеселел и подмигнул мне:
— Обожрем больного?
Мы устроились на лавочке и «сообразили на троих» из термоса. Бульон был очень крепким, от него сделалось жарко. В этой части парка больничной едой совсем не пахло, тянуло болотом и разными лесными увлекательными ужасами из русских сказок. Самая подходящая музыка для этого местечка — «Нянина сказка» из «Детского альбома» Чайковского. Я в детстве ее не любила, по сравнению с вальсом она казалась неинтересной, но с возрастом вполне оценила эту пьеску.
— Даже не верится, что совсем близко город с его заботами, комфортом и обыденностью, — сказала я, просвистев два такта из «Няниной сказки».
— Ага, — подтвердил Стас.
Эдуард глядел на меня с гордостью. Я поняла, что ему нравится любить женщину, которая умеет свистеть.
Мы почти не разговаривали. Просто пили бульон и смотрели на темные деревья и мятую траву. Потом Стас поднялся.
— Ну, бульон кончился, и мне пора.
— Погодите, Стас, я с вами.
Я тоже встала.
Эдуард смотрел на нас спокойно и весело. Я поцеловала его в глаза и лоб.
— До завтра.
Он моргнул.
Стас махнул ему рукой и зашагал враскачку по дорожке. Я побежала за ним следом, боясь отстать и окончательно заблудиться в капкановом саду.
Он:
Ночью шел дождь. Я слушал, как он шумит за окном, и обостренно ощущал, что я — не дома, что на мне странная чужая одежда и я укрыт неприятным кусачим одеялом.
Кроме меня в палате никого не было. Несколько кроватей стояли пустыми, с голыми сетками без матрасов. Как будто все мои товарищи по несчастью уже умерли.
Я встал и подошел к окну. Дождь казался мне единственным домом, который я мог иметь в моем теперешнем положении.
Внезапно за моей спиной щелкнули выключателем. Вспыхнул свет. Я обернулся.
У двери стояла медсестра.
Я сразу узнал ее: неудобные туфли без задников на огромной платформе, голубенький халатик, манера держать руки в карманах, чуть приподняв плечи.
За все эти годы она ничуть не изменилась.
— Ты вырос, — сказала она мне.
Я сел на подоконник и уставился на нее.
— Что, не можешь говорить? — хмыкнула она. — Это ничего. Я в состоянии поговорить за нас обоих. Я ведь знаю все твои мысли, всего тебя… — Она призадумалась. — С тобой я немного перемудрила. Прости уж. С первым крестником всегда так: хочется дать ему как можно больше. Ну и увлечешься и немного напутаешь.
Она прошлась по палате, мультяшно водя при каждом шаге приподнятыми плечами. Я видел, как она шевелит пальцами, спрятанными в карманах халатика.
Она уселась на незастеленную кровать и немного покачалась на пружинящей сетке.
— Женщины слетались к тебе как бабочки на фонарь, не так ли, — произнесла она наконец с утвердительной интонацией.