* * *
Случались дни и целые недели, когда я даже не вспоминала о нашей неизбежной разлуке с Адольфом. Проповедники Божьего Слова, одетые в инопланетно-элегантные костюмы, подарили нам Библию. Они раздавали ее бесплатно возле станции метро и всем улыбались. У них были очень хорошие зубы. Потом во многих букинистах эти Библии продавались: люди брали и тут же сдавали книгу в магазин, чтобы выручить немного денег.
Но Адольф не стал так поступать.
— Они ехали сюда, чтобы мы могли получить Библию. Потратили кучу времени и денег. Мы обязаны уважать их желание.
Библия, которую мы заполучили таким образом, мне очень нравилась тем, что представляла собой нечто вроде игры в вопросы и ответы. Например, на одной странице на полях было написано: «Что надо делать, чтобы спастись? См. с.» — и дальше указывалась другая страница, где жирным шрифтом был выделен какой-нибудь стих, например: «Отвергнись себя и ступай за мной». А рядом на полях уже поджидал следующий вопрос: «Как удобнее взять свой крест?» — и подсказка, где найти ответ.
Так, по вопросам и ответам, можно было пролистать всю Библию и побывать в гостях на каждой страничке.
Я читала Библию каждый день, потому что это было очень увлекательно. Вопросы никогда не заканчивались. Я все пыталась найти то место, где будет задан последний вопрос, и прочитать стих, рядом с которым появится надпись: «Теперь ты знаешь всё», но такого стиха всё не находилось. Библия неустанно вела меня по кругу, и я проваливалась в нее, как в наш водоворотный коврик.
Библия неустанно вела меня по кругу, и я проваливалась в нее, как в наш водоворотный коврик.
Иногда я сердилась на Библию за то, что она отвечала не прямо на поставленный вопрос, а ходила вокруг да около. Особенно это бывало досадно, когда меня охватывало острое любопытство, а в книге, как назло, одно противоречие громоздилось на другое. В моей голове многие вещи просто не укладывались. Однажды я спросила Адольфа, как можно следовать Библии, если она требует от меня возненавидеть моего отца.
— Разве ты не ненавидишь меня, когда я мешаю тебе играть или когда требую, чтобы ты помыла посуду? — удивился он.
Я затрясла головой так, что мои косички больно захлопали меня по ушам, а в мозгу все зазвенело.
— Нет, нет, нет! — закричала я. — Я всегда тебя обожаю! Всегда!
* * *
В первом классе учительница отвела меня в сторону и спросила:
— Лиза, дорогая. Это твой отец стоит сейчас во дворе?
Я выглянула в окно и засияла от радости. Адольф стоял там, чуть в стороне от прочих родителей. Ждал, когда я выйду из школы, чтобы отвести меня домой.
— Да, — сказала я учительнице, — это он.
— Кто твой отец, Лиза? — опять спросила она.
— Мой отец — Адольф Гитлер, — ответила я.
— Адольф Гитлер? — Она как-то странно и очень некрасиво наморщила лоб. — Ты уверена?
— Конечно я уверена. Мой отец — Адольф Гитлер, самый лучший человек на земле. Он столько всего хорошего сделал! Он любил свою родину. Он всю землю любил, всю планету. И сейчас тоже любит. Он верит в Бога, и у нас дома тоже было чудо с хлебом и рыбами, как в Библии.
Она все смотрела на моего отца сквозь окно, и я не могла понять, что означало выражение ее лица. Потом она повернулась ко мне.
— И ты его любишь?
— Безумно. — Я произнесла это не задумываясь.
— Как же велика потребность в любви, — проговорила учительница, — если человечек приучается обожать даже Адольфа Гитлера.
* * *
Гораздо позднее я узнала, что учительница имела серьезный разговор с Адольфом. Она назначила ему встречу, но не в своем кабинете и вообще не в школе, а в небольшой кафешке неподалеку от метро.
— Надеюсь, Сергей Степанович, вы меня понимаете, — начала она, сердито глядя в чашку удивительно невкусного кофе. (Да и чашка небось была треснувшая и слегка подтекала на липкий стол.)
Адольф удивленно смотрел на нее и молчал.
— Я насчет того, как мы с вами встречаемся, — пояснила она.
Адольф слегка пожал плечами. Обычно он предпочитал молчать, если женщина, с которой его вынуждали иметь дело, ему не нравилась. Ждал, пока она выскажется. И не всегда отвечал.
— Ваше присутствие в школе, — сказала учительница, — вызывает много вопросов.
Я так и представляю себе, как он смотрит на нее сейчас, — с косой челкой через бровь, не щурясь, ясными, внимательными глазами. У него очень красивый нос. Чрезвычайно чистые очертания. Редко когда встретишь такое.
А учительница постоянно двигала носом. То расширяла ноздри, то морщила переносицу, то шмыгала. У нее был, по-моему, хронический насморк. Она, без сомнений, проигрывала Адольфу.
У нее был, по-моему, хронический насморк. Она, без сомнений, проигрывала Адольфу.
— Вообще, это довольно эксцентрично — одеваться под Адольфа Гитлера, копировать его прическу и манеры, — сказала учительница. — Какие цели вы при этом преследуете? У вас ведь есть какие-то цели? И как вы рассчитываете при таком образе жизни воспитать ребенка?
— Цели? — переспросил Адольф, понимая, что дольше молчать уже невозможно. — Помилуйте, у меня те же цели, что и у всех остальных тридцати четырех родительских пар в вашем классе: по возможности не позволить этому безумному миру убить мое дитя до того, как оно достигнет совершеннолетия.