— И гостями нашего города. Включая американских туристов и молдавских гастарбайтеров, — подтвердил Милованов и повернулся к Гемпелю: — Где ты нашел этого парнишку? Он довольно сообразительный.
Я прикусил губу, потому что естественной реакцией с моей стороны на подобное заявление было бы дать нахалу в глаз. А мне хотелось еще послушать. Может быть, Милованов выдаст какие-нибудь новые душераздирающие подробности.
И точно. Милованов, как будто оценив мою сдержанность, продолжил рассказ об Алии:
— Позднее она стала осмотрительнее. Не всех, кого я к ней направлял, она принимала в работу. Многих отбраковывала. Она научилась с первого взгляда определять, годится ли экземпляр для ее целей.
Она научилась с первого взгляда определять, годится ли экземпляр для ее целей. Например, Лазарев не годился.
— Очевидно, это и спасло ему жизнь, — сказал Гемпель задумчиво. — А со мной что будет?
— С тобой? — Милованов оглядел его с головы до ног и улыбнулся. — Ты — ее удача. Возможно, первая настоящая удача. Ты вполне готов к перемещению. Это не искалечит тебя. Она очень гордится тобой.
— Ясно, — молвил Гемпель.
— А мне не ясно, — вмешался я опять и зло надвинулся на Милованова: — Кто ты такой?
— Я? — удивился тот. — А ты как думаешь?
— Я думаю, что ты — человек-ренегат, — выпалил я.
— В каком смысле? — Милованов откровенно забавлялся.
— В том смысле, что ты — человек.
— Да, — согласился Милованов. — Я человек.
— Как же вышло, что ты работаешь на них?
— На них? — Милованов удивлялся все больше и больше. — О ком ты говоришь?
— Я говорю об инопланетянах. Как ты, землянин, можешь на них работать?
— Да запросто, — отмахнулся Милованов. — Когда Алия сказала мне, что ей нужен агент по вербовке, я сразу же согласился.
— Почему?
— Любопытство. Деньги. Мало ли причин.
— Ясно.
Я направился к двери, даже не притронувшись к кофе, которым Милованов пытался нас потчевать. Еще не хватало! Не стану я распивать кофе с предателем рода людского.
Я ожидал, что Гемпель последует моему примеру и немедленно покинет это проклятое место, однако тот не тронулся с места.
— Ты идешь, Андрей? — спросил я, поворачиваясь к нему уже на пороге.
Он медленно покачал головой.
— Я остаюсь.
— Почему?
Я просто задыхался от всех этих «почему», на которые мне давались такие лаконичные, такие уклончивые и зачастую такие непонятные ответы.
— Почему, Андрей?
— Потому что мое место теперь здесь.
— Намерен помогать ему вербовать для Алии пушечное мясо? — закричал я. — Из любопытства или ради денег? Я был о тебе лучшего мнения!
— Нет, — ответил он устало. — Я — удача Алии. Первая ее абсолютная удача. Если я сейчас уйду, если не позволю ей воспользоваться мною, она искалечит еще немало жизней, прежде чем создаст второй прототип… Нет. Я остаюсь. Пусть завершит эксперимент. Я готов служить ей. Это мой добровольный выбор.
— Ты болен, — сказал я, как плюнул.
— Я совершенно здоров, — возразил Гемпель.
На мгновение я представил себе, как веселится Милованов, слушая наш диалог, но сейчас мне было все равно.
— Ты сам признавался в том, что болен Алией, — настаивал я.
— В моей болезни нет ровным счетом ничего страшного, — отозвался Гемпель. — Обыкновенная любовь. Притяжение к объекту, необходимому для дальнейшего функционирования.
У меня совершенно ясный рассудок. Я вполне отдаю себе отчет в происходящем. Чем дольше я нахожусь в этом , чем дольше размышляю над фактами, тем более простым и отчетливым мне все это представляется.
— Кажется, это была моя роль — все упрощать и представлять в пошлом, примитивном виде, — съязвил я.
— Ты хорошо меня научил, — ответил Гемпель без всякой обиды. — И ты был прав. Я должен остаться, а ты ступай.
— И никто из вас, предателей, не боится, что я на вас настучу? — осведомился я напоследок.
Они засмеялись так дружно, что меня едва не стошнило. Гемпель и Милованов, оба.
Конечно, они этого не боялись. Ведь розовый дом на перекрестке не найдет никто, если Алия этого не захочет. И если не настанет особенно мерзкая непогода.
* * *
После этого много лет я ничего не слышал о Гемпеле. Пару раз натыкался на Лазарева, он старел, мельчал и при разговоре всегда мелко, глупо хихикал. Полагаю, встреча с Алией оставила неизгладимый отпечаток на его психике. Странно, но при всех этих отклонениях он был счастливо женат. Ни он, ни я никогда не упоминали о Милованове, хотя — я видел это по глазам Лазарева — ни он, ни я ничего не забыли.
Как я уже говорил, семейные неурядицы сделали мою эмоциональную жизнь достаточно насыщенной, так что в основном я довольствовался романами, женитьбами и разводами, пока наконец не упокоился в лоне второго, благополучного брака.
В дурную погоду я неизменно сидел дома и отключал телефон, едва лишь небо заволакивало тучами. Домашние посмеивались над моей неприязнью к сырости и тягой к уединению, но, в общем, не препятствовали. Любопытно также, что я следовал своему обыкновению машинально и по целым годам не вспоминал о причинах такого поведения.
Весной 2024 года меня настигла меланхолия такая сильная, что ее можно было бы счесть сродни душевной болезни. Меня раздирала жалость к себе, к людям, даже к городским камням: зачем они так недолговечны и так быстро разрушаются под действием климата и хулиганов! Я мог заплакать над котенком, кушающим посреди улицы с клочка газеты, на который сердобольная бабулька положила немного рыбного фарша. А это уж совершенно дурной признак, и жена настоятельно советовала мне прибегнуть к успокоительной настойке.