В Светкиных глазах я был крупным, похожим на плюшевого медведя из витрины магазина подарков. На щеке у меня был странный дефект. Светка не считала мое родимое пятно ни неотразимым, ни даже интересным, она воспринимала его как данность, вроде кляксы на странице.
Вскоре после встречи с Татьяной Стас позвонил мне и предложил съездить вместе со Светкой на Острова. «Попьем пива, покатаем Светку на пони», — лаконично обрисовал он предстоящую программу.
Я без раздумий согласился.
Мы встретились на Каменноостровском. Я забрался в машину Стаса, как обычно, на заднее сиденье — рядом со Светкой.
Стас тронулся с места.
— Светка, отдай Саше подарок, — приказал он, не оборачиваясь.
(Саша — мое настоящее имя. Имя, которое знали Стас и его дочка.)
Светка с важным видом вручила мне мятый листок. Это был портрет. С рисунка на меня смотрел я: человек — плюшевый мишка с большим подарочным бантиком на щеке.
Я поцеловал Светку в макушку и сказал ей, что никогда еще не получал таких замечательных подарков.
— Никогда? — переспросила она, недоверчивая, как всякая женщина.
— Только в детстве.
— И что это было? — потребовала она объяснений.
— Конструктор-робот.
Светка чуть надула губы и отвернулась, но потом ее внимание привлекла собака, шествующая по тротуару с пластиковой бутылкой в зубах, и она забыла о конструкторе-роботе.
Я спросил Стаса:
— Как дела?
— Нормально. А ты?
— Ничего.
— Вот и хорошо, — одобрил Стас.
У меня стало тепло и легко на душе, несмотря на все неизвестности с Татьяной. Здорово, когда не нужно вникать в подробности.
Мы уже подъезжали к Островам, когда вдруг прямо перед машиной выросла человеческая фигура. Ее только что не было, и вот внезапно она поднялась из ничего и встала у нас на пути.
Со своего заднего сиденья я ничего толком разглядеть не сумел. Машина закатила истерику. Шины впились в мостовую. Налетев на крепкое препятствие, машина Стаса сильно дернулась, проехала еще немного и остановилась.
Меня бросило вперед, и я треснулся челюстью о спинку Стасова сиденья, а Светка вцепилась в меня с силой небольшой шимпанзе и широко распахнула глаза. Мне казалось, что из них исходит сияние.
Потом я уловил звук. Это был Светкин визг. Так кричат только дети и обезьянки, когда не понимают, что происходит, и только догадываются о степени опасности.
Стас, как всегда, не пристегнулся. Его лицо было разбито в кровь и кривилось.
— Я сломал руку, по-моему, — сказал он и хрипло закудахтал. Очевидно, он считал, что держится молодцом и даже шутит.
Светка прекратила визжать. Теперь она таращилась и тяжело дышала.
«Светка, все в порядке», — хотел было сказать я, но не смог: челюсть двигалась как-то странно.
Теперь она таращилась и тяжело дышала.
«Светка, все в порядке», — хотел было сказать я, но не смог: челюсть двигалась как-то странно. Тогда я решил переплюнуть Стаса по части остроумия в экстремальных ситуациях и попытался выдавить:
— А я сломал челюсть.
И тут дверца машины распахнулась, и возник тот самый пешеход, в которого мы врезались.
Это был высокий мужчина с грязно-смуглым лицом и густейшими черными бровищами. Его маленькие глазки ярко блестели, а изо рта вырывалось горячее дыхание. Я уловил жар, когда он наклонился надо мной и прошипел:
— Я этого так не оставлю!
Затем он напустился на Стаса:
— Вы сбили меня, отвратительный человек! Следует смотреть, куда едете! И вращать рулевое колесо по всем правильным направлениям, это очевидно? Я тотчас же звоню ментам, ясно вам? Мы это дело быстро разрулим, ясно вам? Потому что я пострадавший.
— Вы? — из последних сил изумился Стас. — Если кто здесь и пострадавший, так это…
— Пешеход всегда пострадавший, когда на него наезжает автомобиль, и это очевидно, поэтому я звоню ментам, ясно вам? Мы это дело быстро разрулим, — не унимался громила.
Он выражался немного странно и говорил с резким акцентом, но каким — понять было невозможно. Не кавказским, это точно. Возможно, с баскским. Баски говорят на языке, который не имеет родственников нигде по всему миру, следовательно, и их акцент не поддается определению. Так я решил про себя. (Удивительные мысли лезут в голову в разгар экстремальных ситуаций!)
— Послушайте, — сказал Стас, слабея, — никто не хочет неприятностей. Верно? По-моему, мы пострадали куда больше, чем вы. Давайте на этом разойдемся.
Но пешеход не унимался. Он буянил и топал ногами, он орал на Стаса, а тот — я видел отчетливо — с каждой минутой все больше терял волю. В конце концов мы скинулись и отдали крикливому пешеходу все деньги, какие только сумели выскрести из карманов и бардачка. Набралось чуть больше тысячи. Пешеход сунул их в задний карман брюк и удалился широкой, размашистой походкой. Со спины он был похож на Маяковского.
— Ты видел когда-нибудь что-то подобное? — пробормотал Стас, оживая по мере того, как скандалист удалялся. — Он устроил аварию, сам остался цел — и мы еще ему плати!
— Ты предпочел бы и дальше ругаться с ним? — пролепетал я, с трудом двигая моей поврежденной челюстью. — А потом еще менты…
Светка рассудительно сказала:
— Надо в больницу.
— Золотые твои слова, Светка! — похвалил ее отец. Он набрал номер «скорой», откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. В зеркальце я видел его лицо. И вдруг я представил себе Стаса стариком, с обвисшими щеками, с тонущими в морщинах уголками рта, под глазами набрякли мешки, и все такое.