Машина уехала.
Адольф задумчиво произнес:
— Я вот представляю себе, как Маленький Бродяжка подходит к этому огню, как обходит надгробия, над некоторыми качает головой и плачет, над другими хмурится, потом обрывает цветы с клумбы, чтобы возложить их на эти плиты.
Адольф задумчиво произнес:
— Я вот представляю себе, как Маленький Бродяжка подходит к этому огню, как обходит надгробия, над некоторыми качает головой и плачет, над другими хмурится, потом обрывает цветы с клумбы, чтобы возложить их на эти плиты. Долго распределяет, чтобы было поровну. Потом усаживается у огня, протягивает руки, чтобы согреться. И тут появляется сторож…
Он двинулся по дорожке, подражая походке Чаплина. Я пошла за ним.
Могилы были укрыты еловыми ветками, но снег с них уже стаял. Ветки пахли моим детским шампунем, от чего вдруг защемило сердце. Проклятье, подумала я тогда, у меня уже столько воспоминаний, что я в них захлебываюсь и погибаю от тоски! Как же старики живут? Им наверняка еще тяжелее, хотя куда уж тяжелее.
Я догнала отца и сказала в спину Маленького Бродяжки:
— Я не буду переходить в десятый.
Он остановился, повернулся ко мне.
— Почему?
— Хочу побыстрее получить специальность.
— По-твоему, я не в состоянии прокормить нас обоих?
— По-моему, будет лучше, если я получу специальность.
— Да? — сказал Адольф с непонятным выражением на лице. — Ты уже нашла себе дело по душе?
— В общем и целом, — ответила я.
Он помолчал, водя зонтиком по земле и вырисовывая кривые линии. Потом спросил:
— По-твоему, у меня не получается Чаплин?
— Дело не в том, что у тебя получается, — отозвалась я, — а в том, как на это смотрит Годунов.
— Что, на Годунове свет клином сошелся? Мне от Завирейко звонили, между прочим.
— Завирейко тебя обманет. Он всех обманывает.
— Да? И как же он продержался в бизнесе столько лет, если он всех обманывает?
— Поэтому и продержался.
— Не говори, о чем не знаешь!
Впервые в жизни мы поссорились.
* * *
Фильм, на который мы все-таки отправились, назывался «Враг мой». Там рассказывалось про человека и зверообразного ящера. Как они оба потерпели крушение на одной планете и сперва только тем и развлекались, что пытались поубивать друг друга.
Но потом они как-то наладили контакт. Затем ящер оказался беременной женщиной. В финале человек-звездолетчик стоит с растроганной улыбкой на лице и новорожденным ящеренком на руках.
— Глупо, — сказал отец, выходя из кинозала и щурясь на ярком свету. — Но мне почему-то понравилось. Даже захотелось съездить в гости к кому-нибудь из друзей.
— У нас нет друзей, — напомнила я. — Разве что Берия.
Отец остановился посреди улицы и взглянул на меня.
— А ведь и правда, Lise, друзей у нас нет, — вымолвил он. — Интересно почему?
— Потому что ты все время работал. Потому что ты — Адольф Гитлер, какие уж у тебя могут быть друзья! Потому что ты…
Я прижалась к нему. Мне было невыразимо стыдно, что я с ним ссорилась у Вечного огня.
Он похлопал меня по макушке мягкой ладонью.
— У меня есть ты, Lise. Ты — мой лучший друг. Единственный.
Я всхлипнула — довольно демонстративно.
— У меня есть ты, Lise. Ты — мой лучший друг. Единственный.
Я всхлипнула — довольно демонстративно. Мне не хотелось бы, чтобы сила моих чувств была оставлена Адольфом без внимания.
— Это все из-за меня. Из-за меня ты стал Гитлером.
— Глупости, — сказал Адольф. — Просто время было такое.
Мы пошли дальше и некоторое время молчали.
Адольф вдруг проговорил:
— Почему-то, проходя здесь, я всегда вспоминаю, как на меня набросился другой Гитлер. Он недавно умер, знаешь? Мне у Завирейко сказали.
— Ты все-таки хочешь поработать у Завирейко?
— Что поделать! Он предлагает новые творческие возможности. Детские сады, елки. Маленький Бродяжка приходит на праздник, понимаешь? Это воспитывает сострадание.
— На празднике? Скорее в тебя будут бросаться тортами, — сказала я.
К тому времени мы уже обзавелись целой коллекцией фильмов Чарли Чаплина.
— Ты просто не хочешь, чтобы я играл Маленького Бродяжку.
Я молчала.
Он прошел еще немного и сказал:
— Помнишь уездный город Н.?
Я кивнула.
Адольф продолжал, задумчиво рассуждая вслух:
— Обычно человек не вполне отдает себе отчет в том, что дошел до предела своих возможностей в том или ином деле. Но я — я полностью понимал, что лучше, чем в городе Н., не сыграю. Лучший, звездный Адольф остался там и тогда. Наверное, в те мгновения в меня воистину вселился дух Адольфа. Это было… — Он помолчал, покосился на меня и все-таки закончил фразу: — Это было нечто эротическое. То, что происходило между залом и мной.
— Ты испытывал эротическое возбуждение? — спросила я.
Он чуть покраснел.
— Да, но… не только. Я чувствовал ответ. Из зала.
— Я понимаю, — сказала я.
Мы взялись за руки и дальше пошли так.
Пройдя еще несколько кварталов, отец прибавил:
— Такое больше не повторится.
* * *
Дома мы почти совершенно изгладили из памяти глупую ссору. И фильм тоже куда-то испарился. Они как будто аннигилировались — фильм и ссора. Я готовила ужин, тушеную капусту с сарделькой, и мечтала о том, что когда-нибудь мы с Адольфом вместе поедем в Германию. Будем бродить по улицам Берлина, Франкфурта, побываем в Дрездене. Увидим Мадонну. Гитлер так любил все это!