Отказать даме, тем более такой яркой, я не мог и потому спрыгнул с коня и вбежал по приставной лестнице наверх, в карету. Сама боярыня уже сидела в золоченом деревянном кресле, напоминающем трон, по стенкам кареты на узких скамейках располагались фрейлины. Внутреннее убранство кареты оказалось совершенно дурацкое, было непонятно, как бедные женщины вообще могут путешествовать в этой тряской громадине.
Остановившись в дверях, я отвесил учтивый поклон хозяйке и всей остальной компании. Однако тотчас понял, что его глубина явно не соответствовала статусу и претензиям боярыни. Она, не ответив мне даже кивком головы, строго спросила:
— Ты кто таков?
— Князь Крылатский, — со значением представился я, используя свою старую феньку с княжеским Достоинством. То, что такого княжеского рода никогда не существовало на святой Руси, меня нисколько не смущало, на снобов действовала сама магия княжеского титула.
Марья Алексеевна услышав, кто перед ней, заметно смягчилась.
— Знаю князей Крылацких, — соврала она, — хороший род, однако, мы, Хованские, выше.
Мне спорить с дамой было никак не с руки, к тому же о Хованских я слышал только в связи с одноименным кладбищем в Москве, потому согласно кивнул.
— У меня к тебе, княгиня, просьба, помоги выручить от разбойников моих людей!
— Каких еще разбойников? — испуганно воскликнула Марья Алексеевна. — Кто разрешил?!
Кто разрешил разбойникам разбойничать, я не знал, потому на вопрос ответить не смог, попросил снова:
— У тебя много гайдуков, прикажи им мне помочь, мы разбойников разом выкурим из леса.
— Почему мне сразу не доложили? — истерично воскликнула Хованская. — Позвать немедленно сюда воеводу!
Давешняя раскрашенная холопка метнулась к выходу, оттолкнула меня и кубарем слетела с лестницы. Тотчас стали слышны ее пронзительные крики.
— Это что такое творится! — растерянно говорила боярыня, обращаясь ко мне, как к арбитру. — Без ножа ироды режут! Как можно в лес ехать, где разбойники разбойничают!
— Дай мне с десяток гайдуков, и я их разгоню, — опять попросил я, но без уверенности, что вообще буду услышан.
В дверях кареты показалась усатая голова моего дорожного знакомого. Он поднялся по лестнице и остановился в дверях, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
— Звала, государыня-матушка? — проникновенно спросил он боярыню.
— Что же ты, Василий, такое творишь? — плачущим голосом воскликнула матушка. — Вот князь рассказал, что тут в лесу полно разбойников, а ты ни ухом, ни рылом! Это как так понимать? Смерти ты моей хочешь?!
— Матушка! — заорал в полный голос лупоглазый. — Не вели казнить, вели слово молвить!
— Ладно, чего уж там, говори, — разрешила она, — только смотри, не ври!
— Я как о разбойниках услыхал, тотчас приказал поворачивать назад.
— Не вели казнить, вели слово молвить!
— Ладно, чего уж там, говори, — разрешила она, — только смотри, не ври!
— Я как о разбойниках услыхал, тотчас приказал поворачивать назад. Ни один волос с твоей мудрой, прекрасной головки не упадет!
— А вот князь людей просит, хочет разбойников воевать, — капризным голосом произнесла Хованская. — А ты еще говоришь!
От всего этого бреда я заскучал и понял, что зря потерял драгоценное время. Потому, не прощаясь, спустился на твердую землю.
— Куда же ты, князь! — самолично обратилась ко мне из окна Марья Алексеевна. — Останься, можешь с нами ехать!
— Спасибо, боярыня, но мне нужно спасать своих людей, — вежливо ответил я, сел в седло и поскакал прочь.
Что в таких случаях говорят мужчины в адрес подобных женщин, можно и не озвучивать. Ругая нежную боярыню последними словами, я доскакал до ближайшей деревни. Была она небольшой, не более трех десятков домов и, судя по убогим избам, очень бедная. По страдному времени, поре сенокоса, людей видно не было, все работали на лугах, так что оказалось не у кого даже спросить короткую дорогу на Москву. Я поехал дольше, но увидел, что на самом выезде, в последнем подворье, на плетне висит мужик. Он оперся подмышками на хлипкое сооружение из редких прутьев ивовой лозы, свесил руки наружу и задумчиво обозревал окрестности. Я остановился прямо напротив него и вскоре был удостоен его рассеянным вниманием. Перестав таращиться на проплывающие облака, мужик перевел взор на меня и с не меньшим интересом принялся осматривать и меня, и лошадь, и то, что было за нашими с донцом спиной. Сразу стало понятно, что у мужика натура художественная, творческая, и потому он работе предпочитает созерцание.
— Здравствуй, хозяин, — поприветствовал я, подъезжая вплотную.
— Здорово, коли не шутишь, — ответил он безо всякого почтения к моему лошадино-военному виду.
— Как в Москву лучше проехать?
— В какую Москву? — уточнил он, глядя в упор приветливыми голубыми глазами.
— Как это в какую, — не понял я, — что, здесь есть разные Москвы?
— Так нет ни одной, Зюзино — это есть, а ни про какую Москву я отродясь не слышал.
Мужик говорил серьезно, так что было непонятно, он простой придурок или слабоумный. Хотя ни на того, ни на другого вроде бы и не походил. Я решил, что это такой местный юмор — не знать о близкой Москве, и невинно поинтересовался: