Но нет, голос становится громче, отчётливее. А через несколько минут чуть слева и метров на двадцать ниже Атран заметил слабое свечение. Развёл в стороны плавники, напряг мышцы живота и начал планировать к огоньку тихо и незаметно.
Огонёк оказался факелом на носу испытательницы из группы Атрана. Она, как водится, притушила факел до еле заметного свечения и мурлыкала сложную бесконечную мелодию, полную светлой грусти.
— Красиво, — тихо произнёс Атран. Он думал, что девушка испугается, но она повернулась на голос и сказала:
— Вы далеко? Я вас не чувствую.
Ни тени испуга. Атран затрепетал плавниками, словно подзывал кулу, и подплыл ближе.
— Я тут неподалёку проплывал. Размышлял. Слышу, кто-то поёт. Решил посмотреть. Красиво вы поёте.
В свете факела Атран рассмотрел, что девушка улыбнулась.
— Я Анта из группы разумных испытателей Атрана. А вы охотник?
— Почему вы так решили?
— Охотники так делают (она повторила дрожь плавниками), когда кулов подзывают.
— Много лет назад я был на кордоне, — сознался Атран. — У меня была очень умная, жизнерадостная кула. Её звали Бала. Я как раз вспоминал её, когда вас услышал.
— А где она сейчас?
— Умерла. Состарилась и… Кулы не проходят омоложение.
— Простите.
— Ничего. Это было давно. Задолго до вашего рождения. Спойте что-нибудь ещё.
— Теперь у меня не получится. Я буду знать, что вы рядом, и очень стесняться. А у вас крупные неприятности?
— Как вы догадались?
— Кто же в хорошем настроении в Темноту уходит? Только печальные и нытики вроде меня.
— Вы на себя наговариваете.
— У меня есть повод быть нытиком, — серьёзно откликнулась девушка. — Я рождена испытателем. И я испытатель промежуточного этапа. Далека как от предков, так и от потомков. Поэтому потомков как раз у меня не будет. Запрещено нам иметь потомков. Великий Атран испытывает на мне крошечный фрагментик будущего Властелина Темноты.
И наконец, я испытатель-неудачник. Это, — она на секунду ярко зажгла факел, — мертворождённая конструкция. Меня слепит, ничего не освещает. Так что светит нашей команде печальная судьба старых дев. Всем четверым… Достаточно?
— Да уж, — вынужден был признать Атран. Девушка не узнала его, и горький сарказм слов «Великий Атран» царапнул по живому. — Вы во всём правы. И мне тоже очень плохо.
— А расскажите что-нибудь из жизни охотников.
— Жизнь охотников на границе — это бесконечное патрулирование на границе Темноты, уход за кулами, всякие отчёты, рапорты. Вы, наверно, хотите услышать о схватках? Они тоже бывают, но редко. И не всегда заканчиваются в пользу охотников. Хотите, я расскажу, как молодую кулу изображал?
— Хочу!
— Плыву я как-то на кордон к Лотвичу. Вы знаете Лотвича?
— Знаю. Его охотники наш городок охраняют.
— Так вот, плыву я своим ходом, не на куле. Ехал рейсовым шалотом, но решил срезать. Шалот вдоль берега чапает, а я — напрямки… Привык чужим хвостом километры считать, а тут надо своим. Устал, как последняя килька в косяке. И вдруг чувствую — впереди кулы. Обрадовался, думал — патруль. Припустил, подлетаю к стае, а это дикие кулы! Они тоже вроде как обрадовались. И вроде как совещаются, меня делят. В смысле, кому какой кусочек. Ну, я не подаю вида, что страшно, расфуфыриваю плавники и так это кокетливо, на дамский манер, к вожаку подваливаю. Самцы сразу ко мне интерес потеряли. Может, я добыча, может, нимфетка сексуально озабоченная, но с вожаком не спорят. Зато самки моментально приревновали…
Атран задумался, рассказывать или нет, что два дня спустя тридцать охотников разогнали стаю и уничтожили поодиночке. Вожака, меняясь, гнали двое суток. Вожак не сделал Атрану ничего плохого. Он был виноват лишь в том, что родился не от тех родителей. Чувство осознания этого было очень неприятно, и ему нужно было дать название. Но слова ускользали. Логика же говорила, что всё правильно. Стайные кулы опасны для разумных. Двойственность сознания угнетала. Атран крепко зажмурился и плотно зажал жаберные щели.
— Вы опять погрустнели. А чем кончилось-то?
— Самки накидали мне тумаков, чтоб не заигрывал с их парнями, и прогнали с позором.
— Знаете что? Я сейчас сведу вас к свистам. Они ребята со странностями, но печаль снимут. А на трезвую голову что-нибудь придумаете.
Атран повертелся на месте.
— Придётся к поверхности подниматься. Я не знаю, в какую сторону плыть.
— А на поверхности? — заинтересовалась девушка.
— По солнцу сориентируюсь.
— Ясно. Этот путь не для меня, — она поджала плавники и грустно улыбнулась.
— Почему?
— Солнце очень яркое. Глазам больно.
— Как же вы назад дорогу находите?
— У нас врождённое чувство направления. Свисты живут там, — девушка вытянула плавник вперёд и вбок. — Поплыли?
Она легко ускорилась, и Атран заработал хвостом, чтоб не потерять из виду удаляющийся огонёк.
— Послушай, чувство направления… Это как?
— Ну-у… Я всегда знаю, где у мира какая сторона, где я, и куда надо плыть. Должен же был Атран дать нам какую-то компенсацию взамен отнятого.
— Это чувство направления — оно у всех испытателей?
— Да. У кого хуже, у кого лучше, но у всех.
У кого хуже, у кого лучше, но у всех.
— А у свистов?