— Всем известно, Парсел, ваше доброе сердечко, — ядовито произнес он, — ваша слабость к черным. Но разрешите заметить, плевать мне на их переживания. Черные для меня не в счет. И ничуть они меня не интересуют. Единственно, где от них есть хоть какой?то толк, это на рыбной ловле. Но и с этим, как вам известно, покончено. Тогда на что они годны? Ни на что. Лишние рты, и только. Пусть погрузят на плот свои бренные телеса и пусть хоть потонут на полпути к Таити — мне от этого ни тепло, ни холодно.
— Однако, когда они помогали нам на «Блоссоме», все почему?то были довольны, — заметил Джонс, расправляя плечи. — Не будь таитян, никогда мы не добрались бы сюда.
— Что верно, то верно, — поддержал его Джонсон.
Все как по команде взглянули на Джонсона. Он открыто, вслух одобрил критику со стороны «меньшинства».
Но когда он поднялся с места, присутствующие остолбенели. С минуту Джонсон стоял неподвижно, в неловкой позе; он втянул и без того узкую грудную клетку, выпятил свое округлое брюшко, не переставая машинально растирать ладонью алые прыщи на подбородке.
— Прошу меня извинить, — проговорил он дрожащим тонким голосом, — но по всему видать, что спор затянется. А мне пора уходить. Надо для жены дров наколоть.
— Садись! — приказал Маклеод. — Твоя жена подождет.
— Я обещал ей наколоть дров, — настаивал на своем Джонсон, продолжая тереть подбородок и отступая шажок за шажком от стола, — а раз обещано, значит обещано. Не такой я человек, чтобы нарушать обещания. — Бедняга напрасно старался выпрямиться и принять независимый вид.
Не спуская глаз с собравшихся, он медленно продолжал пятиться к двери.
— Да садись, черт бы тебя побрал! — крикнул Маклеод. — Садись, тебе говорят! Мы обсуждаем важный вопрос, значит, все должны присутствовать!
— Отдаю тебе свой голос, — сказал Джонсон, продолжая отступать к двери маленькими, еле заметными шажками, чуть ли не скользя по полу. — Что обещано, то обещано, — повторил он, неожиданно повысив голос и кладя руку на щеколду. — А раз старик Джонсон дал обещание, не такой он человек, чтобы увиливать.
— Как бы не так! — хихикнул Смэдж. — Просто боишься, что твоя шлюха накладет тебе по шее.
Джонсон побледнел, выпрямился и твердо произнес:
— Я запрещаю, слышишь, запрещаю называть так мою супругу.
— Ах, простите… — сказал Смэдж. — Иди садись или придется мне тебя усадить.
И он поднялся. Но Бэкер, нагнувшись, ткнул Смэджа повыше колена указательным пальцем.
— Оставь Джонсона в покое, — сказал он, не повышая голоса, только карие глаза его блеснули. — Он отдал вам свой голос, чего вам еще надо?
Воцарилось молчание, долгое и тягостное, уж очень нелепая разыгралась сцена. Джонсон и поднявшийся с места Смэдж стояли неподвижно. Под угрожающим взглядом Смэджа Джонсон застыл на пороге, как статуя, держа руку на щеколде. Но и сам Смэдж, бледный от бешенства, тоже оцепенел, понимая, что Бэкер не зря уставился на него.
— Садись, Смэдж, — вдруг добродушно произнес Маклеод, — а ты, Джонсон, иди колоть своей индианочке дрова, никто на тебя не посетует.
Вмешательство Маклеода выручило его адъютанта Смэджа и свело на нет заступничество Бэкера. Смэдж покорно опустился на табуретку, весь скрючившись, даже крысиная его мордочка как?то съежилась, будто стала еще меньше.
— Спасибо, Маклеод, — проговорил Джонсон, с благодарностью взглянув на шотландца красными, слезящимися глазками.
Он вышел, еле волоча ноги, боязливо и смиренно сутулясь, и даже не оглянулся на Бэкера.
— Мы говорили о таитянах, — сказал Джонс, хмуря брови и наморщив короткий нос.
Он гордился своим выступлением в защиту черных, и ему не терпелось напомнить об этом присутствующим.
— Маклеод, — начал Парсел, — если таитяне отправились с нами и живут здесь на острове, то лишь потому, что они настроены к нам дружелюбно и решили разделить с нами нашу участь. Нельзя, просто невозможно не выделить им их долю земли.
— Они сдрейфили во время бури! — завопил Смэдж, разом осмелев. — Никогда я этого не забуду. Нам одним пришлось лезть на реи! Тоже гады трусливые. Их полдюжины, а цыпленок и тот храбрее всех шестерых.
— Не тебе говорить о храбрости, — заметил Бэкер.
— Если уж мы о храбрости заговорили, — подхватил Джонс, — ни за что бы ты не стал купаться среди акул, а они купаются. Да я и сам не стал бы.
Он многозначительно ощупал свои мускулы и торжествующе оглядел присутствующих. Здорово он врезал этому Смэджу.
— Джонс прав, — сказал Парсел.
Здорово он врезал этому Смэджу.
— Джонс прав, — сказал Парсел. — Мы не боимся бури, а таитяне не боятся акул. Храбрость, в сущности, — вопрос привычки. Впрочем, речь идет не о том, чтобы судить таитян, а о том, чтобы дать им землю. С тех пор как вы решили лишить таитян земли, вы сразу обнаружили у них десятки пороков. Они и трусы, и лентяи… Просто смешно! Истина в том, что вы не желаете признавать за ними те же права, что за собой.
Маклеод медленно развел свои длинные руки и ухватился за противоположные края столешницы.
— Плевал я на их права, — раздраженно бросил он. — Слышите, Парсел, плевал я на их права. Рыба тоже имеет право жить, прежде чем ее поймают, однако это не мешает мне ее ловить. Если считать таитян, то придется делить землю на пятнадцать частей, значит, каждому достанется чуть больше акра. Я вам говорю — это немыслимо. Чтобы есть и пить досыта мае, моей супруге и моим отпрыскам, ежели таковые у меня будут, требуется не меньше двух акров. Надо и о будущем подумать. И я не собираюсь разыгрывать доброго дядю с людьми, которые мне даже рыбы подарить не желают.