Он выпрямился и замолк с суровым и оскорбленным видом.
— Ну, вы идете? — спросил он резко.
— Нет, капитан.
— Вы хотите сказать, что собираетесь провести ночь у себя дома?
Парсел утвердительно кивнул головой. Мэсон искоса взглянул на него.
— Вы, очевидно, уверены, что черные не причинят вам зла? — спросил он, и в голосе его прозвучало подозрение.
— Совсем не уверен, — спокойно ответил Парсел.
Последовало молчание, затем Мэсон сказал:
— Вы могли бы стать на стражу у одной из бойниц. Надо караулить с четырех сторон. А нас только трое. Даже безоружный вы могли бы нам помочь.
— Нет, — твердо ответил Парсел. — На меня не рассчитывайте. Я не стану вам помогать.
— Как! — в бешенстве вскричал Мэсон. — Вы хотите оставаться нейтральным? Даже после всех этих убийств!
— Вот именно. Когда британцы убивают таитян, это только устрашающий пример. Но когда таитяне убивают британцев, это уже убийство.
— Даже теперь! — повторил Мэсон яростно.
Парсел поглядел на него. Угрозы, шантаж, игра на благородных чувствах — все было пущено в ход.
— Даже теперь! — ответил Парсел решительно.
Мэсон высокомерно выпрямился.
— Это бесчестно с вашей стороны, мистер Парсел, — прогремел он. Но сразу же умолк. Все равно этот вой не перекричишь, сколько ни возмущайся.
— Мы еще вернемся к этому вопросу! — проговорил он со скрытой угрозой.
Неуклюже повернувшись кругом, он зашагал по улице Нордоста. Маклеод и Смэдж последовали за ним. Прошло несколько минут. Парсел положил руки на голову Ивоа.
— Я пойду спать.
— Я тоже.
— А я нет, — печально отозвалась Авапуи.
Когда Адамо и Ивоа отошли, она села на пень и посмотрела им вслед. Как она завидовала Ивоа! Она ждет ребенка, а ее танэ обладает самым лучшим из всех мужских качеств: он добр. Авапуи подпевала, глядела на пляшущих женщин, но вскоре почувствовала себя одинокой. Она запела громче, хлопая в ладоши в такт песне. Но все равно одиночество было с ней. Она встала, подошла к Ваа и села возле нее. Авапуи недолюбливала Ваа, но, к ее удивлению, та повернула голову и улыбнулась. Быть может, Ваа тоже чувствует себя одинокой с тех пор, как ее танэ заперся в доме таитян? Ваа сидела, прислонившись спиной к кокосовой пальме. Она подпевала, не раскрывая рта, и глаза ее были печальны. Быть может, ее танэ будет убит. Быть может, мой! Ауэ! Какие мы, женщины, несчастные! Авапуи просунула руку под локоть Ваа и, увидев, что та не противится, опустила голову к ней на плечо.
Парсел не сделал и десяти шагов по улице Пассатов, когда Ивоа сказала чуть слышно:
— Свернем в рощу.
Парсел остановился и, напрягая слух, прошептал:
— Ты что?нибудь слышишь?
— Нет. — И добавила: — Я боюсь, что они в тебя выстрелят.
— Не выстрелят.
Но им тоже овладел страх. Он прислушался, вглядываясь Б темноту. Ничто не шевелилось, только высоко над головой колыхались верхушки кокосовых пальм, а позади на базарной площади, мерцали огоньки доэ?доэ.
Ничто не шевелилось, только высоко над головой колыхались верхушки кокосовых пальм, а позади на базарной площади, мерцали огоньки доэ?доэ. Вероятно, сейчас он представляет собой отличную мишень, вырисовываясь черным силуэтом на светлом фоне. И он вошел за Ивоа в рощицу.
— Кто «они» ? — спросил он, понизив голос. — Мои соотечественники?
— И наши тоже.
Ивоа сжала ему руку, чтобы он замолчал, и уверенно повела его в темноте.
Когда они легли на кровать в хижине, затворив дверь и кое?как закрепив веревками раздвижные стены, Ивоа сказала, не поворачивая головы:
— Меани тебя не убьет. Тетаити, пожалуй, тоже. Но Тими и Оху — да.
— Почему?
— Один из них застрелил Ропати. Либо Оху, чтобы получить Амурею, либо Тими, чтобы Амурея досталась Оху.
— А меня зачем им убивать?
— Они знают, как ты любил Ропати, и боятся, что ты будешь мстить за него. Но прежде они убьют Уилли.
— Почему Уилли?
— Потому что Уилли они боятся еще больше.
Она замолчала. Теперь было уже не так темно, как когда они шли с Блоссом?сквера. Через щели раздвижной стенки в комнату просачивалось слабое сияние. Повернув голову, Парсел смутно различал лицо Ивоа. Весь свет, казалось, сосредоточился на ее животе. Большой, круглый, блестящий, он выступал из мрака, словно купол.
— Не могу я поверить, что Ропати умер, — сказал Парсел.
Ивоа долго молчала, и он подумал, что она уже спит. Но тут он увидел, что ее рука легко скользит по раздавшимся бедрам.
— И я тоже, — наконец сказала она, и рука ее остановилась. — Но я мало думаю о нем.
— Почему?
— Потому что я думаю о моем ребенке.
Парсел не ответил, и она спросила:
— Это плохо?
— Нет, не плохо.
Через минуту она заметила:
— Смотри, он толкает меня ножками.
— Я ничего не вижу.
— Дай мне руку.
И она прижала его ладонь к своему животу.
— Вот! Ты чувствуешь?
Он был испуган силой толчка.
— Он не делает тебе больно ?
— Да, немножко, — ответила она, смеясь счастливым смехом.
Ивоа перестала смеяться, и снова наступило молчание. Вдруг она сказала изменившимся голосом:
— Много мужчин умрет, прежде чем он родится.
Парсел похолодел, услышав эти слова, звучавшие как предсказание. С пересохшим ртом и сильно бьющимся сердцем он попрежнему молчал. Он старался побороть свой страх. Прошло несколько минут, потом он прижался лбом к плечу Ивоа и глубоко вздохнул. Ему стало немного легче. Но когда он заговорил, голос его был еще беззвучен и прерывался от волнения.