— Мне надо с тобой поговорить, Итиа.
И тут же овладел собой. Не без труда он оторвал руки от ее плеч.
— Поговорить!.. — протянула Итиа.
Глаза Парсела освоились с темнотой, и понемногу он различил силуэт девушки. Она опустилась на колени и присела на пятки; в этой позе четко выступали ее округлые, сильные бедра, а полосы из белой коры, заменявшие юбку, свешивались с двух сторон до самой земля. Она повела плечами, наклонившись вперед, и ее маленькие груди сблизились; она опустила руки вдоль стройного тела, и, следуя линии бедер, они грациозно и плавно изгибались. Итиа надула губки, но глаза ее смеялись, противореча выражению лица.
— Поговорить! — повторила она презрительным тоном, волнообразно вращая бедрами, хотя тонкий стан ее был неподвижен.
— Итиа, послушай. Началась война!
— Эауэ! — сказала Итиа, и ее круглое личико омрачилось, — Эауэ! Пришла война, и много женщин станут вдовами.
— Да, это верно. Но я хочу остановить войну.
— Остановить войну, — с сомнением повторила Итиа.
— Да, так я хочу. Ты отведешь меня к таитянам?
— Когда?
— Сейчас.
— Сейчас?! — спросила Итиа с возмущенным видом.
— А почему не сейчас?
— Маамаа. Сейчас не время ходить по солнцу. Сейчас время отдыхать и играть…
Наступило молчание, Итиа снова принялась покачивать бедрами, потом сказала тихим нежным голосом, поблескивая в темноте карими глазами:
— Поиграй со мной, Адамо!
Он посмотрел на нее. Это слово играть — настоящая находка! Одно это слово раскрывает сущность целого народа, целой цивилизации! Как оно невинно звучит! Сначала они поиграют с Итией в прятки под гигантскими папоротниками, а когда он ее поймает, начнут играть. Адамо и Итиа, нагие и невинные, на зеленом мху, как два младенца на ковре… Играть! Играть! Вся их жизнь — только игра.
Утром, по прохладе, они играют в рыбную ловлю. После полудня взбираются на кокосовые пальмы и играют в сбор орехов. Вечером, когда снова становится свежо, они играют в охоту за дикими свиньями. Но в середине дня, под раскаленным чревом солнца, они прячутся в тени и играют… Глагол не нуждается в дополнении. Это просто игра. Игра как таковая. Самая невинная из всех игр.
— Нет, — ответил Парсел.
— Почему?
— Я уже говорил: это табу.
Эти слова он пробормотал чуть ли не сконфуженным тоном. Утверждать, что игра?табу, как глупо это звучит по?таитянски!
Итиа рассмеялась.
— Чье табу?
— Эатуа.
— Человек! — возмущенно воскликнула Итиа. — Ты говоришь то, чего не может быть. Только вождь или колдун может наложить табу. А не Эатуа! Эатуа — это Эатуа и больше ничего. Вот она самая настоящая ересь: выходит, что богу нет дела до людей.
— На Большом острове дождей, — пояснил Парсел, — Эатуа распоряжается всеми табу…
Если поразмыслить хорошенько, то и это тоже ересь. Но как втолковать ей, что бог вездесущ?
— Ну что ж, — ответила Итиа, — здесь мы не на Большом острове. Твое табу здесь ничего не стоит. Зачем переносить табу с одного острова на другой?
Но они уже обсуждали этот вопрос. И в спорах Парселу никогда не удавалось одержать над ней верх.
— Я сказал нет, — проговорил он решительно.
Итиа выпрямилась, и глаза ее засверкали.
— Человек! — вскричала она гневно. — За что ты оскорбляешь меня? Разве я такая злючка, как Ороа? Разве я скучна, как Ваа? Разве я безобразна, как Тайата? Посмотри на мои груди, — и она с нежностью приподняла их маленькими пухлыми руками. — Посмотри на мой живот? Посмотри на мои бедра! — продолжала она, плавно покачивая бедрами и поднимая руки. — Смотри, человек, как они широки!
И выпрямив стан, подняв к плечам открытые ладони, она смотрела на свои покачивающиеся бедра с восхищенной улыбкой словно ее опьяняла собственная красота.
— Смотри, человек! — говорила она глухим, чуть хриплым голосом. — Смотри! У меня достаточно широкие бедра, чтобы принять тебя и носить твоего ребенка.
— Я тебе уже ответил, — сказал Парсел. — А теперь прошу тебя: отведи меня к Тетаити.
Она замерла. Круглое личико замкнулось, глаза метнули молнии.
— Человек, — сказала она резким от гнева голосом, — либо ты играешь со мной, и я отвожу тебя в лагерь таитян, либо ты не играешь со мной, и я ухожу.
Парсел, опешив, посмотрел на нее. День шантажей! Сначала Джонсон, теперь Итиа!
— Я рассердился, Итиа, — сказал Парсел сурово. — Я очень рассердился.
И не подумав о том, что сейчас не время доставлять ей удовольствие, он повторил по?английски:
— I am very angry![20]
— Whu? — тотчас спросила она, старательно шевеля губками. Она произносила «уайе», прибавляя в конце букву «е», но выговаривала слово так четко и выразительно, что, казалось, от вылетает у нее изо рта круглое и удивленное. — Почему? — повторила она по?таитянски, с невинным видом протягивая вперед ладони, как бы стараясь его убедить.
— Ты добрый — я тоже добрая. Ты плохой — я тоже плохая.
Она наклонилась, обвив руками колени, свернувшись клубочком, напоминая свежий плод на блюде из листьев: круглый, мясистый, благоухающий. «А я, — подумал Парсел, — в ее глазах плохой мальчик, потому что не хочу играть».
— Итиа, — сказал он твердо. — Ты отведешь меня к своим — и все. Я не принимаю никаких условий.
— Ты добрый — я добрая…