— Пойду лягу, — ласково проговорила она. — Везде мне неловко. И сидя и стоя. — Она вздохнула. — Даже лежать трудно.
Она тяжело поднялась и вошла в дом.
Через несколько минут на Уэст?авеню показался Джонсон с ружьем через плечо, сутулый, седенький; торчащее вперед брюшко, казалось, обременяло его, как груз. Он еще издали махнул Парселу рукой и продолжал свой путь, с трудом волоча ноги по камням и вытянув вперед шею, словно старался помочь себе при ходьбе. Левое плечо оттягивал ремень ружья, и, должно быть, из?за этой тяжести, Джонсона все время кренило влево, так что ему никак не удавалось держаться середины тропки: чем больше он старался идти как положено, тем сильнее его заносило, будто. лодку без рулевого, которая рыскает от одного берега к другому.
— Что?то я слишком рано вышел из дома, — пробормотал он, поравнявшись с Парселом. — Уайт говорил, что у Маклеода начнут через полчаса.
— Пожалуй, — согласился Парсел. — Заходите, давайте посидим, подождем.
Джонсон негромко вздохнул раз?другой, снял с плеча ружье и прислонил его к двери, после чего опустился на порог.
— Оно у вас заряжено? — спросил Парсел, садясь рядом с гостем.
Джонсон утвердительно кивнул головой.
— В таком случае лучше положите ружье на землю, — посоветовал Парсел.
Джонсон повиновался.
— Зачем мне эта штуковина? Что я с ней буду делать? — начал он дребезжащим голосом, не глядя на Парсела. — Допустим, выскочит из рощи черномазый, а я даже не знаю, сумею ли выстрелить. Я лично никому зла не желаю, — добавил он, растирая ладонью бороду.
Парсел молчал, и Джонсон искоса посмотрел на него.
— Одного я хочу — спокойствия… Вы мне скажете, — продолжал он, кладя руки на колени, и как?то жалостно поглядел вдаль, — что я выбрал себе неподходящую для этого жену. Господи, боже мой, — произнес он, и в голосе его прозвучала чуть ли не ярость, — в иные дни взял бы ружье и пустил бы ей в пасть пулю! Лишь бы только замолчала! Господи, лишь бы только замолчала!
Гнев его утих, и он поднял на Парсела глаза.
— Но почему я должен стрелять в черных, никак непойму. Они, черные?то, что мне худого сделали? Ровно ничего.
— К сожалению, о вас они не могут сказать того же, — заметил Парсел.
— Обо мне? Обо мне? — испуганно залопотал Джонсон. — А я?то им что сделал? Разве я, по?вашему, худо с ними поступил?
— Вы голосовали вместе с Маклеодом.
— Ах, это! — протянул Джонсон. — Так это же пустяки…
— Значит, по?вашему, ваше решение лишить их земли — пустяки? — сухо заметил Парсел. — По?вашему, держать их на прицеле, как вчера, — пустяки?
— Но ведь это же Маклеод велел! — крикнул Джонсон. — Ах ты, горе какое! — добавил он, тревожно покачивая головой и искоса поглядывая на Парсела.
— Ах ты, горе какое! — добавил он, тревожно покачивая головой и искоса поглядывая на Парсела. — Значит, черные на меня рассердились?
— Вполне вероятно, — ответил Парсел.
— Ах ты, горе какое, вот уж не думал! — ошалело бормотал Джонсон с самым простодушным видом, жмуря свои маленькие красные глазки. — Потому что, видите ли, я, — добавил он, перестав тереть бороду, и многозначительно помахал пальцем перед своим носом, — потому что я очень люблю черных…
Парсел молчал; Он начал понимать, почему Джонсон вышел из дома «слишком рано».
— Я вам вот что скажу, — старик придвинулся к Парселу и заговорщически улыбнулся, — когда вы встретите черных, — пусть даже они в джунгли забились, не может быть, чтобы вы их хоть случайно не встретили, раз вы их дружок, — и он хитро прищурился, — так вот, скажите им, черным то есть: «Старик Джонсон, мол, вам зла не желает. Никогда он не станет в вас стрелять из ружья, никогда!» Прямо так и скажите, господин лейтенант. Старик Джонсон, мол, ходит с ружьем потому, что так велел Маклеод, но чтобы стрелять в таитян, никогда! Я у вас, господин лейтенант, ни разу ничего не просил, — добавил он горделиво, словно имел право чего?то требовать от Парсела, и ставил себе в заслугу, что не воспользовался своим законным правом, — но сегодня — дело другое, дело?то ведь о моей шкуре идет, а больше я у вас ничего просить не собираюсь. «Старик Джонсон, — так прямо и скажите им, — старик Джонсон, мол, вам зла не желает!» И вовсе не потому, что я боюсь за себя, чего мне бояться, я человек старый, все тело у меня болит, на лице прыщи, и вторая жена еще почище первой оказалась, не хочет быть мне женой, да и все тут. А на что мне такая жена, — с негодованием заключил он, — почему это я должен ее терпеть, раз она мне и не жена вовсе.
От волнения и досады он потерял нить своих мыслей и тупо молчал с минуту, водя указательным пальцем перед носом.
— О чем это я бишь говорил? — спросил он наконец, яростно растирая алые прыщи на подбородке.
— О том, что вы за себя не боитесь, — напомнил Парсел.
— Может, вас это и удивляет, но это так. Поверьте слову, господин лейтенант! Какая мне от жизни радость? Желудок не варит, ноги ломит, колени ноют, да еще собственная жена — не жена. Нет, нет, господин лейтенант, не смерти я боюсь, а совсем другого.
И он нерешительно добавил:
— А правду говорят, господин лейтенант, что черные убьют врага, а потом ему голову отрубят?