Меоро и Кори тотчас же поднялись с места и за ними Оху и Тими.
И кто согласен с этим, пусть скажет.
Меоро и Кори тотчас же поднялись с места и за ними Оху и Тими. Тетаити поднялся последним, не потому, что он был менее решителен, чем прочие, но, будучи тоже сыном вождя и имея преимущество в возрасте перед Меани, он обязан был думать дольше, прежде чем принимать решение. Зато, согласно таитянскому этикету, он первым прервал молчание и важно произнес: «Эа роа».[11] Эти слова, как эхо, подхватили его соотечественники.
Маклеод оглядел всех шестерых таитян, потом перевел взгляд на Парсела, Джонса и Бэкера, стоявших против него. И без того гонкие губы его под крючковатым носом сжались в узкую извилистую черту.
— Предлагаю отложить голосование, — протянул он. — Мы не можем вести прения под давлением черных.
— Нечего вилять, Маклеод, — сухо прервал его Парсел. — Таитяне никому не угрожают. Если вы перенесете собрание, ничего не решив, мы выходим из ассамблеи.
— Не слушай его! — проревел Смэдж. — Не слушай! Приступай к голосованию, Маклеод!
Маклеод не успел ответить, как с места поднялась Омаата. Хант жалобно проворчал что?то, но она даже не оглянулась в его сторону. Она сделала всего один шаг, и сразу в освещенном кругу стало тесно. Яростно сверкая черными глазами из — под нахмуренных бровей, она медленно оглядела таитян и перитани.
— Вы, мужчины, — пророкотала она, — вы болтаете, болтаете… А я, Омаата, буду не болтать, а делать.
Шагнув в сторону сидящих Уайта и Маклеода, она приблизилась к Смэджу. Тот хотел было отпрыгнуть, но Омаата опередила его. Нагнувшись, она схватила его всей пятерней спереди за штаны, подняла коротышку в воздух и поднесла к своим глазам, легко держа ношу на весу своей огромной рукой.
— Ити оре[12], — проговорила она своим грудным голосом.
И закатила ему пощечину, потом другую, третью… По правде сказать, она скорее похлопывала Смэджа по щекам, чем била с размаху. Так хлопают нашкодившую в комнатах кошку. Но Омаата не рассчитала своей силы. Смэдж завопил. Полузадохнувшись под мощной пятерней, все туже скручивавшей пояс его штанов, Смэдж отбивался как бесноватый, лягался, сучил своими смехотворно маленькими по сравнению с великаншей кулачонками и без перерыва пронзительно визжал, кривя побагровевшую от града пощечин физиономию.
Трудно передать словами ликование таитян. Омаата отомстила за них, отомстила за все унижения этого вечера. Женщины улюлюкали, а мужчины хохотали во все горло и, высоко вскидывая ноги, звонко хлопали себя по ляжкам.
— Омаата! — крикнул Маклеод.
— Отпусти его, Омаата! — добавил по — таитянски Парсел.
— Крысенок, — прошипела сквозь зубы Омаата.
Не обращая внимания на уговоры, она продолжала похлопывать Смэджа по щекам, а он вопил, пытаясь лягнуть, оцарапать свою мучительницу, злобно вытягивал вперед длинную мордочку и в самом деле был похож на хорька, попавшего в западню. Руки его были слишком коротки, чтобы дотянуться до лица Омааты, зато он барабанил босыми пятками по животу великанши, что, по?видимому, ничуть не мешало ей расправляться со своей жертвой. «Ну и брюхо у нее!» — восхищенно присвистнул Джонс.
Маклеод поднялся и шагнул к Омаате. Поделом этому идиоту Смэджу, он вполне заслужил трепку. Но в качестве вожака большинства Маклеод не мог устраниться: приходилось действовать. Как — никак Смэдж — это лишний голос.
Оглушенный пронзительным визгом Смэджа, Маклеод с опаской приблизился к Омаате. Он боялся, что она подымет на него свою карающую десницу или, еще хуже, Хант бросится ей на подмогу.
— Хватит, Омаата, — строго приказал он.
Она даже не оглянулась, но, видимо, устав держать Смэджа на вытянутой руке, шагнула вправо, легко отстранив шотландца плечом, словно и не видела его, и прижала задыхавшегося Смэджа к вертикальному корню баньяна, возле которого раньше сидел Маклеод. По правде говоря, теперь она наносила удары уже не с прежним пылом. Скорее, просто щелкала Смэджа по щекам.
— Мистер Парсел! Лейтенант! — вопил Смэдж, угрожающе побагровев. — Велите ей меня отпустить!
Парсел пересек круг и, с беспокойством глядя на Омаату, положил ей руку на плечо.
— Оставь его, прошу тебя. Ты его убьешь, — крикнул он.
— Оа! Человек! — прогремела в ответ Омаата. — Я же его как ребенка, шлепаю.
— Перестань сейчас же, Омаата! — крикнул Парсел.
— Пускай помнит! — проговорила Омаата, пожимая могучими плечами.
Неумолимая, как правосудие, она продолжала экзекуцию, похвальным беспристрастием хлопая Смэджа поочередно по каждой щеке, и так как он пытался закрыть лицо ладонями и локтями, грозная воспитательница время от времени тыкала его указательным пальцем под ложечку, не позволяя защищать лицо. Всякий раз, когда гигантский палец впивался ему в тело, Смэдж сначала задыхался от боли, потом пронзительно взвизгивал, как крыса, прихлопнутая дверцей мышеловки.
— Брось! Брось! — кричал Парсел.
И обеими руками вцепился в руку Омааты, лучше сказать, повис на ней. Она слегка двинула плечом, и Парсел покатился на землю.
— Ты не ушибся, сыночек? — спросила она, величественно поглядывая на него с высоты своего роста.
— Нет, — ответил Парсел, подымаясь, — попрошу тебя! Прекрати, Омаата!