Остров

Стараясь отстранить Итию от себя, Парсел схватил ее за плечи, но она оказалась сильнее, чем он думал, она льнула к нему каждой частицей своего тела, словно хотела стать с ним одним существом.

— Оставь меня, Итиа!

— Нет, — шепнула она, касаясь губами его шеи. — Нет, нет, не отпущу! Я тебя крепко держу! Он рассмеялся.

— Разве это хорошие манеры, Итиа?

— Верно, — произнесла она глухим голосом. — У меня нехорошие манеры. Все об этом говорят.

Парсел снова расхохотался, потом закинул обе руки за спину, взял ее запястья и развел в стороны. Ему с трудом удалось разжать ей пальцы. Он развел кисти Итии, потом отодвинул се от себя и стоял, держа на расстоянии, не отпуская ее рук. Он знал, что, если ее выпустит, она снова попытается его обнять.

— И тебе не стыдно, Итиа? — проговорил он.

— Стыдно!

Приподняв левое плечо, она уткнулась в него лицом и искоса, уголком черного глаза поглядела на Парсела дерзко, как белка. «Надо бы вести себя с ней построже, — подумал Парсел. — Но она такая забавная, что невольно обезоруживает. Не лги, — тут же одернул он себя. — Дело не только в том, что она забавная». Он поглядел на два цветка ибиска, украшавшие ее волосы, и нахмурился.

— Слушай, Итиа, — начал он. — И запомни, пожалуйста, что я тебе скажу. Я — танэ Ивоа.

— Ну и что же? — сказала Итиа. — Я не ревнивая.

Парсел рассмеялся.

— Почему ты смеешься? — удивилась Итиа, хитро прищурившись.

— Видишь ли, дело обстоит отнюдь не так. Это Ивоа может ревновать.

— Ты так думаешь? — спросила Итиа… — Когда женщина влюблена, она ревнует мужчину, если даже мужчина не ее танэ… Вот я, например, ничуть не ревную к Ивоа, но мне противно, когда Омаата тебя целует и прижимает твою голову к своей толстой груди.

— Ну Ладно, хватит, — сказал Парсел. — Я буду очень сердиться, если ты не будешь слушаться меня. Немедленно возвращайся в поселок.

Однако рук ее он не выпускал. Пусть сначала даст клятву, что оставит его в покое.

— Хорошо, я уйду, только объясни мне одну вещь, — согласилась Итиа.

— Что тебе объяснить?

— Почему ты не хочешь быть моим танэ?

Парсел рассердился.

— Я танэ только одной женщины.

— А почему не двух? — спросила Итиа, упершись подбородком в свое левое плечо и наивно глядя на Парсела.

— Потому что это плохо.

— Потому что плохо? — удивленно протянула Итиа. — А чем же плохо? Разве тебе это не доставит удовольствия? Парсел отвел глаза. «Доставит, — вдруг подумал он. — В том — то и дело, что доставит. К несчастью, это так».

— На моей родине иметь двух жен нельзя. Это табу.

— Ты говоришь не то, что есть! — возразила Итиа. — Все перитани с большой пироги берут себе в Таити двух жен. Иногда и трех. А иногда даже четырех…

— Они нарушают табу, — терпеливо объяснил Парсел.

— А ты, ты соблюдаешь табу?

Парсел утвердительно кивнул головой.

— А почему? Почему только ты один?

По губам его пробежала слабая улыбка.

— Потому что я…

Он хотел сказать: «Потому что я более совестливый», но не сумел перевести эту фразу на таитянский язык. Слова «совесть» не существует в таитянском языке.

— Потому, что я чту табу, — произнес он, подумав,

Оба замолчали, но вдруг Итиа торжествующе заявила:

— Это табу на твоем большом острове. А здесь это не табу.

Как же он не предусмотрел такого возражения? Ведь для таитян табу связано с определенным местом.

Как же он не предусмотрел такого возражения? Ведь для таитян табу связано с определенным местом.

Вслух он произнес:

— Для перитани дело обстоит иначе. — И добавил: — Где бы он ни был, его табу следует за ним…

Он умолк, сам удивившись, что сумел дать такое точное определение самому себе и своим соотечественникам.

Помолчав немного, он сказал:

— Ну вот, я теперь тебе все объяснил. А ты дала обещание. Возвращайся в поселок.

— Ты сердишься? — спросила Итиа.

— Нет.

— Правда, не сердишься?

— Нет.

— Тогда поцелуй меня.

Пора положить этому конец. Не может же он торчать здесь до вечера и держать ее за руки. Он нагнулся. Губы Итиа были теплые, нежные, и поцелуй продлился на секунду дольше, чем он хотел.

— Смотри, ты обещала, — повторил он, выпрямившись. — Иди.

Итиа глядела на него во все глаза. Она уже забыла свое ужимки.

— Хорошо, Адамо, — кротко пробормотала она, и чувствовалось, что она хочет угодить ему своим повиновением. — Иду. Хорошо, Адамо! Хорошо!

Он выпустил ее руки и смотрел, как она удаляется по тропинке, крошечная фигурка среди вековых стволов. Затем улыбнулся, пожал плечами: она ребенок. Но тут же подумал: «Не пытайся себя обманывать. Нет, она не ребенок».

Парсел ждал укоров совести, но, к великому его удивлению, совесть не роптала. Он тряхнул головой и бодро зашагал к поселку. Но через несколько метров вдруг невольно замедлил шаги. Его осенило: оказывается, в этих широтах понятие греха теряет свой смысл. Он не без удовольствия стал обдумывать эту новую для него мысль. И внезапно поднял голову. Но ведь это же чисто таитянская идея! Это значит, что английские табу теряют свою силу на этом острове, и ничего больше. Именно это и сказала Итиа. «Значит, — тревожно подумал он, — я вынужден признать, что религия не универсальна… Этот край разнеживает, моя религиозная философия сдает». Он опять остановился в смущении. Да, но если она капитулирует под воздействием здешнего климата, значит права Итиа.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188