— Благодарю вас, капитан, — сказал Парсел без тени улыбки.
— Как я уже говорил, — не унимался Мэсон, — это все меняет. По?моему, в качестве крестного вы имеете полное право просить создателя повлиять на пол вашего будущего крестника. И обратите внимание, что сейчас уже есть один шанс из двух, что это окажется мальчик. Но я хочу, чтобы было два шанса на два. Видите, не такая уж обременительная просьба, — добавил он, как будто создатель не вправе отказать в столь умеренном требовании.
Они подошли к хижине Мэсона. Капитан стал у калитки, ведущей на «ют», и повернулся к Парселу. Даже крестного отца своего будущего сына он не желал приглашать к себе.
Он вскинул серо?голубые глаза на вершину горы, и лицо его вдруг побагровело.
— Мистер Парсел, — проговорил он с внезапным волнением, — я не забыл вашего поведения, когда погиб Джимми.
Второй раз после высадки на остров он вспомнил об этом событии.
— Капитан…
— Вы вели себя очень смело, мистер Парсел. Вы рисковали жизнью. Этот зверь никогда бы вам не простил. Он сгноил бы вас в оковах.
Глаза его затуманились, он отвернулся и сказал прерывающимся голосом, видимо не совладав со своими чувствами:
— Если будет мальчик, мы назовем его Джимми…
Парсел опустил глаза и тоже покраснел. В эту минуту все было забыто. Он почувствовал даже какую?то нежность к Мэсону.
— Никогда, — продолжал Мэсон глухо, — никогда я не посмел бы появиться на глаза моей сестре без Джимми. У сестры была не очень?то веселая жизнь. Да и моя собственная жизнь… Короче говоря, мистер Парсел, Джимми был для нас… солнечным лучом.
Мэсон пробормотал последние слова сконфуженно, будто метафора показалась ему слишком смелой. Он подтянул ремень ружья, наклонил голову, открыл калитку и молча пересек «ют». Парсел смотрел ему вслед.
Подойдя к двери, Мэсон обернулся. Лицо его было залито слезами. Он улыбнулся, поднял правую руку и громко крикнул:
— Будет мальчик, мистер Парсел!
— Надеюсь, капитан, — горячо отозвался Парсел.
После полдника Парсел огляделся, ища свое кресло, и с досадой вспомнил, что оно до сих пор у Омааты. Он вышел в сад и уже через несколько шагов добрался до густых зарослей ибиска, ограничивавших место его обычных прогулок.
— Я иду к Омаате! — крикнула Ивоа, появившись на залитом солнцем пороге раздвижной двери, и махнула ему рукой.
Парсел с улыбкой помахал ей в ответ. Теперь он тоже научился разговаривать с помощью жестов. Как только Ивоа пересекла границу солнечных лучей, тень хижины сразу поглотила ее, словно за ней захлопнулась черная крышка.
Что?то легкое упало Парселу на голую ступню. Он взглянул на землю
— ничего. Обернулся к чаще и снова что?то легонько стукнуло его по ноге. Камешек!
Он остановился, пристально вглядываясь в гигантские папоротники, окружавшие сад.
— Кто тут? — спросил он сдавленным голосом, напрягшись всем телом.
Ответа не последовало; тишина длилась так долго, что он уже начал сомневаться, метился ли кто?нибудь в него. Но когда он снова тронулся вперед, третий камешек угодил ему в грудь. Его вдруг осенило: первый день на острове, Меани, растянувшийся во весь рост под баньяном…
— Итиа? — тихонько спросил он.
Послышался смех. Парсел вглядывался в папоротники, но ничего не видел. Ни один листок не шелохнулся. Позади чащи ибиска тянулась густая полоса, вернее, рощица гигантских папоротников, а за ними вздымались деревья верхнего плато. Шириной шагов в десять, не больше, была эта полоса. Но рощица казалась такой непроходимой, что Парсел никогда не пытался ее пересечь.
Но рощица казалась такой непроходимой, что Парсел никогда не пытался ее пересечь. Он обходил ее по Баньян?Лейн.
— О девушка, кидающая камешки! — начал Парсел.
Так говорил Меани, лежа под баньяном в тот день, когда они отправились осматривать остров. Послышался приглушенный воркующий смешок.
— Выходи же, — сказал Парсел.
— Не могу, — ответил голос Итии. — Я не смею показываться. — И добавила: — Ты сам иди сюда.
Парсел раздумывал. Одна лишь Итиа могла отвести его в убежище таитян. Маклеод был прав. Парсел медленно обошел заросли ибиска.
— Где ты? — спросил он, глядя на широкие листья папоротника.
— Здесь.
Но она все еще не показывалась. Парсел раздвинул толстые гибкие стебли и, согнувшись, вошел в чащу. Там стояла густая тень. Воздух был сырой и свежий.
— Где же ты? — спросил он нетерпеливо.
Спутанные стебли мешали ему выпрямиться. Он стал на одно колено. Все кругом было напоено влагой, все молчало, погруженное в зеленый полумрак. Земля заросла мхом.
Глаза его еще не успели ничего разглядеть. Итиа сразу упала ему на грудь, свежая, благоухающая. Ее влажные губы обшаривали его лицо с неловкой резвостью ласкового щенка. Он взял ее за руки и отстранил от себя. Но это не помогло. Как только она отодвинулась от него, ее аромат ударил ему в лицо. Цветы ибиска в волосах, тиаре, ожерелье из шишек пандануса… Под широкими листьями папоротника, в сыром спертом воздухе ее аромат приобретал какую?то неслыханную силу. «Если кожа хороша…» — сказала Омаата. Под крепко сжатыми пальцами Парсела плечи Итии казались нежными, податливыми, как плечи ребенка. Едва различая ее лицо, он вдыхал ее аромат и держал в руках как спелый плод.