— Но ведь это же несправедливо! — возмутился Парсел.
Он встал с табуретки, присел рядом с Ивоа на кровать и взял ее руки в свои.
— Ты же сама видела…
— Видела, — согласилась Ивоа. — Они говорят, что ты обращаешься со своими друзьями, как с врагами.
— Неправда! — воскликнул Парсел, огорченный до глубины души.
— Они говорят, что Крысенок хотел отнять у тебя жену, а ты все?таки помешал Омаате его избить. А ведь это правда, — сказала она, неожиданно взглянув в лицо Парсела, и взгляд этот потряс его.
«И она тоже на меня сердится», — подумал Парсел. Он тяжело поднялся с кровати и зашагал взад и вперед по комнате. Одни его ненавидят, другие подозревают… Вдруг он до ужаса отчетливо почувствовал свое одиночество.
— А Меани? — спросил он, останавливаясь.
Ивоа снова отвернулась и проговорила так, словно не рас — слышала вопроса:
— Они говорят, что ты помешал Уилли убить Скелета.
— Убить! — воскликнул Парсел, закрыв ладонями уши. — Вечно убивать!
Он снова зашагал по комнате. И с горечью ощутил свое бессилие; нет, никому, даже Ивоа, он не сумеет растолковать мотивы своих поступков.
— А Меани? — повторил он, снова останавливаясь перед Ивоа.
Наступило молчание. Ивоа скрестила на груди руки и насмешливо ответила:
— Радуйся, человек! Меани любит тебя по — прежнему.
Лицо Парсела просветлело, а Ивоа обиженно протянула:
— По — моему, ты любишь — Меани больше меня.
Парсел улыбнулся, снова подсел к Ивоа на кровать.
— Не будь такой, как ваине перитани…
— А какие они?
— Ревнивые.
— Вовсе я не ревнивая, — возразила Ивоа. — Вот Итиа, бегает же она за тобой, чтобы ты с ней поиграл. А разве я мешаю?.. Разве я кричу?..
Слова Ивоа ошеломили Парсела, и он не сразу нашелся что сказать. Затем спросил:
— А что говорит Меани?
— Защищает тебя. Говорит, что ты не такой, как все, и что нельзя судить тебя как остальных людей. Он говорит, что ты моа[15].
Взглянув исподлобья на мужа, Ивоа простодушно спросила:
— Это верно? Верно, Адамо, что ты моа?
Парсел чуть было не пожал плечами, но спохватился и снова зашагал по комнате. Святости, по таитянским представлениям, нельзя добиться путем героического самоотречения. Просто она присуща человеку. Святым бывают так же, как, к примеру, косолапым, то есть от рождения. Святость — чудесное свойство, но заслуги человека в том нет. «Что ж, пусть они верят, что я моа! — подумал Парсел. — Пусть верят, если это поможет им понять мои поступки…»
— Да, — серьезным тоном сказал он, останавливаясь перед Ивоа. — Это верно, Ивоа.
— Слава Эатуа! — воскликнула Ивоа, и лицо ее засветилось таким счастьем, что Парселу стало стыдно.
«Какой же я все — таки обманщик!» — сконфуженно подумал он.
— Э, Адамо, э! — продолжала Ивоа. — До чего же я счастлива! Один раз я видела на Таити моа, но он был совсем старенький! О, какой он был старый и дряхлый! А теперь у меня есть свой моа, у меня в доме, всегда при мне! И какой же он красавец! И это мой танэ, — заключила она в порыве радости, воздевая руки к небесам.
Скинув с плеч одеяло, она соскочила с кровати, бросилась к Парселу и, обняв, стала покрывать его лицо поцелуями. Смущенно и взволнованно Парсел глядел на Ивоа. Она осыпала поцелуями его щеки, подбородок, губы, и при каждом ее порывистом движении Парсел то видел, то терял из виду великолепные голубые глаза Ивоа. До чего же она красива! Какой от нее исходит свет, тепло, благородство!..
— Значит, ты моа! — восхищенно твердила Ивоа.
Не разжимая объятий, она начала отступать назад, медленно, потом все быстрее, словно исполняла с ним какой — то танец. Парсел перестал хмуриться. Она увлекла его к постели. И ловко опрокинулась на спину, а он со смехом упал рядом. Потом он перестал смеяться, он искал ее губы и успел подумать: «Своеобразное все — таки у таитянок представление о святости».
На следующий день просветлело, и впервые после трех дождливых недель проглянуло солнце. В одиннадцать часов Парсел вышел из дома и, повернув на Уэст?авеню, постучался у дверей Бэкера.
Ему открыла Ороа, неуемная, стройная, с непокорным блеском в глазах.
— Здравствуй, Адамо, брат мой! — крикнула она.
И тут же на пороге заключив гостя в объятия, горячо поцеловала его по обычаю перитани. Парсел перевел дух и только тут заметил, что Бэкер стоит посреди комнаты и спокойно, дружелюбно улыбается гостю.
— Пойдемте?ка, Бэкер, — сказал Парсел, не заходя, — я хочу, чтобы вы пошли со мной. Я намерен нанести визит Маклеоду.
— Маклеоду? — переспросил Бэкер, и его тонкое смуглое лицо сразу помрачнело.
— Пойдемте же, — настаивал Парсел. — Пора вступить в переговоры.
Когда Ороа поняла, что Бэкер уходит, она решительно встала перед ним, тряхнула гривой и, сверкая глазами, обратилась к нему с бурной речью.
Бэкер вопросительно взглянул на Парсела.
— Она упрекает вас за то, что вы уходите, не нарубив дров.
Бэкер вопросительно взглянул на Парсела.
— Она упрекает вас за то, что вы уходите, не нарубив дров.
Бэкер шутливо хлопнул Ороа по ляжке и улыбнулся.
— Вернусь и нарублю, мисс.
Эти слова не произвели на Ороа никакого впечатления. Нервно двигая шеей, раздув трепещущие ноздри, фыркая и поводя крупом, она продолжала перечислять все свои претензии и обиды.