— Зачем ты так жестоко обошелся с парнем? Я уже жалею, что поклялся не вмешиваться.
Эльф потер переносицу, морщась, как от головной боли. Его, похоже, избиение «младенца» тоже не слишком радовало.
— Зато теперь он, выпивая одну чарку, будет вспоминать побои и унижение и трижды подумает, прежде чем опрокинет в себя следующую. Выпивка и боль станут для него сходными понятиями. И это хорошо, — сказал он как бы нехотя.
— Ты испугался, что парнишка сопьется? — удивился слегка барон.
— Испугался? Нет. Я просто много раз видел, как люди находили себе предлог залить горе или сбрызнуть радость, а заканчивалось все в придорожной канаве. И неплохие люди были. Много лучше, чем может стать наш юноша в обозримом будущем, — проворчал эльф.
— Это у тебя такие воспитательные приемы? — ухмыльнулся барон.
— Чем могу, — недовольно буркнул эльф.
— Не пьете вы, эльфы, вина и радости хмельной не ведаете. — У барона стало мечтательное лицо. — Сколько теряете, право слово. Ты уж прости меня, мастер, но неужели тебе никогда не хотелось забыться хоть на малое время, чтоб жизнь казалась праздником? И никаких тяжких мыслей? А?
Барон никогда самогоном и вином не злоупотреблял, а до потери сознания напился только разок в далекой юности. Но ведь иногда вдруг накатит звериная тоска-печаль… Особенно когда теряешь друга или близкого человека. Душа так болит, что, кажется, без выпивки на стенку полезешь от непереносимого горя.
— Может быть, ты и прав, милорд, — задумчиво ответил эльф. — Были в моей жизни такие моменты, что хотелось удавиться, это правда. Худо бывало так, что я сам молил Неумолимую о милости… Но чтобы доброй волей податься в рабство к дурной привычке, низводя самого себя до уровня скота — о том никогда жалеть не приходилось.
— Сложно у вас все. Порой мне кажется, что это и не благо никакое, ваше долголетие. Вот мне сейчас чуть за сорок, может быть, до шестидесяти дотяну. Выращу мальчишек, женю, а то и внуков понянчу напоследок. И добро пожаловать в землицу-матушку. Буду во внуках, в правнуках, пока боги решат, что дальше с душой делать. А ты скольких похоронил, скольких еще положишь в могилу? Зачем такая мука?
Эльф печально улыбнулся.
— Наконец еще один понял хоть что-то. — Он задумался. — Хотя не все так мрачно, как можно подумать. А, кроме того, я уже привык.
— Ох и шутки у тебя, эльф! — рассмеялся Крэнг. — Я бы тоже привык, за столько-то лет. Что теперь станешь делать с пацаном? Ведь как отойдет от побоев, станет собачонкой следом бегать. Не отвяжешься.
— А может, возненавидит? — с нескрываемой надеждой спросил Альс.
— И не рассчитывай, — отрезал барон. — Я таких навидался. Ты теперь для него и царь и бог. И не потому, что вздул, как напакостившего щенка, а потому что единственный, кто на самом деле пожелал парню добра и сделал все, чтобы тот не сбился с дорожки. Кенард — не дурак, он поймет. Полежит, подумает и поймет.
Голубые глаза барона умели видеть не только достоинства оружия, или красивых женщин, или добрых коней. Они умели читать в душах.
«Пожалуй, он прав, — думал Ириен, поглаживая пальцем кончик своей косы. — Он прав насчет Кена, и стоит открыть парню глаза на то, что его ждет в будущем».
— Ты твердо решил весной податься в Игергард? — спросил Крэнг. — Может быть, еще годик проведешь у нас? В шею никто гнать не станет — это точно. Подумай, еще время есть.
— Я, может, и хотел бы остаться, милорд, но вряд ли мне дадут это сделать.
Барон кивнул с пониманием:
— Чем дольше век, тем крепче враг. Верно?
— Можно и так сказать.
— Ну а с какой радости ты забился в наш медвежий угол? Думаю, большим шишкам ты умудрился насолить, мастер.
— Вот видишь, милорд, ты сам понимаешь, что мне не с руки тебе за добро платить непрошеными гостями из Облачного Дома.
— О как! — фыркнул Крэнг. — Значит, и магистрам ты тоже не угодил? Прячешься от них?
— Не привык в угодниках ходить, — ухмыльнулся Альс.
— Вдруг я чем помочь смогу? Я ведь теперь у тебя в должниках, мастер.
Альс поскреб по безбородому подбородку, в который раз удивляя Крэнга, где эльф сумел приобрести эту привычку, свойственную только тем, кто носит бороду — людям да тангарам.
— Может, и сможешь, кто знает? Время еще есть. Только его, как всегда, мало.
Он встал и слегка поклонился — как равный равному.
— Хороших снов, мастер Альс.
— Тебе тоже, милорд.
Нет места величественнее и красивее, чем зимний лес. Мощные, покрытые инеем стволы деревьев — как колонны в храме, пушистые шапки снега на ветвях и оглушающая пронзительная тишина.
Нет места величественнее и красивее, чем зимний лес. Мощные, покрытые инеем стволы деревьев — как колонны в храме, пушистые шапки снега на ветвях и оглушающая пронзительная тишина. Ночью мороз усилился, и теперь с холодных небес сыпались ажурные одиночные снежинки, сверкающие ярче драгоценностей всех королев мира. Снежинки оседали на ресницах эльфа, словно приглашая насладиться их совершенством. Ириен никогда не считал себя выдающимся следопытом, а после вчерашней метели от звериных следов практически ничего не осталось. Но он твердо решил найти оленя, чего бы это ему ни стоило.