В отличие от сюцая Сингэ Третьего.
3
— …Да простит меня, недостойного, высокоуважаемый сянъигун, но испрошу я позволения дать ему еще один совет: как начнут вас допрашивать да пытать — вы уж лучше сразу во всем сознавайтесь, а то знаете, какие тут пытки? О-о, тут такие пытки, господин мой, что и во сне не приснятся, и наяву не привидятся, и в аду не додумаются!..
«Много ты знаешь, о чем в аду додумываются!» — хмыкнул про себя выездной следователь.
Время тянулось невыносимо медленно, сюцай привычно зудел в углу, но характер обычной болтовни Сингэ Третьего существенно изменился. Если он и рассказывал истории, то все больше связанные с пытками, дознаниями и казнями, а также упоминал о преступниках, чистосердечным раскаянием сумевших облегчить свою участь вплоть до полного помилования. В перерывах между этими однообразными повествованиями сюцай всячески убеждал бывшего начальника признаваться на предстоящем допросе во всем — дабы облегчить свою участь, а заодно и участь недостойного, но при этом ни в чем не повинного сюцая Сингэ Третьего…
Судья почти не слушал сюцая, но кое-что из непрекращающейся болтовни все-таки просачивалось в его сознание — и, как ни странно, навело достойного сянъигуна на некоторые весьма любопытные мысли.
Правда, совсем не те, какие пытался поселить в голове судьи Бао неугомонный сюцай.
***
То, что принц Чжоу решил любой ценой предотвратить зревший в Нинго бунт, было ясно как день. И рассуждал принц вполне здраво: если солдатам выплатить жалованье, то они снова станут послушны, а без их поддержки горожане пошумят-пошумят и раскошелятся.
Однако казна Чжоу-вана пустовала. Где же взять серебро и рис? Как где? — В областной казне и войсковой государевой житнице! Плевать, что будет потом, лишь бы поскорее утихомирить разбушевавшихся вояк!
Судья Бао нахмурился и недовольно заворочался на охапке прелой соломы — другого ложа в камере не было, — вспоминая, что подобное безобразие стало возможным лишь после воцарения нынешней династии Мин. Именно тогда возобновили древний порядок, отмененный около восьмисот лет назад при объединении Чжунго* [Чжунго — дословно «срединное государство», одно из названий Китая.] в единое государство. («Как раз вскоре после того, как Бодхидхарма явился в тогда еще никому не известный Шаолинь», — подумалось вдруг судье, но эту мысль он осторожно отложил на потом.) Победитель монголов, первый государь династии для закрепления власти правящей семьи принялся раздавать родичам ванские титулы и жалованные уделы, в результате чего единая власть в Чжунго снова распалась на две ветви: собственно центральная власть со своими войсками, имперскими чиновниками, к которым принадлежал и сам судья, начальниками уездов и местных гарнизонов, и власть кровнородственных, или областных ванов, опять-таки со своими чиновниками, военачальниками, гарнизонами от пяти до девятнадцати тысяч солдат, казной, житницей.
..
В итоге простолюдины оказались вынуждены кормить чуть ли не вдвое большую армию начальства — неудивительно, что по Поднебесной поначалу прокатилась целая волна бунтов. Впрочем, волнения были жестоко подавлены имперскими и ванскими войсками в первый и последний раз действовавшими рука об руку.
Теперь правительственные чиновники оказались слугами двух господ, вынужденными, с одной стороны, подчиняться начальнику уезда, а с другой — два раза в месяц являться к кровнородственному вану с заверениями в почтительной преданности и выслушивать его указания, зачастую полностью противоречившие указаниям начальника уезда.
Вот и выпутывайся как знаешь!
К тому же при любом недоразумении или оплошности кровнородственный ван и начальник уезда спешили свалить вину друг на друга, и столичным цензорам приходилось долго ломать головы в попытках выяснить: как же все было на самом деле?
Ну а теперь, когда ожидалась смена государя… Будь у Чжоу-вана больше сил и времени, он, возможно, и сам рискнул бы попытать счастья в борьбе за престол. Но сейчас принц прекрасно понимал: речь идет отнюдь не о возможности сесть на трон, а совсем даже наоборот — о возможности отправиться в изгнание с лишением всех регалий и изрядной доли унаследованных и наворованных богатств.
А раз самому престол не светит, значит, необходимо любыми средствами доказать свою преданность новому Сыну Неба, выставить себя радетелем о благе государства, у которого в уделе благочинность и процветание!
Ванские казна и житница пустуют? Зато у начальника уезда рис и серебро только что через край не переваливаются!
Разве это справедливо?
Разве можно законным путем так набить государственную казну, когда у принца Чжоу в амбарах одни мыши пищат, да и те скоро от голода передохнут?
Значит, что?
Значит, правдами и не правдами (и больше не правдами!) начальник уезда пополнял свою казну, обманом отбирая и то, что должно было по закону идти кровнородственному вану! И все об одном мечтал, подлец сквернопахнущий: как бы честного, но наивного принца опозорить перед государем — и казна ванская пуста, и порядка нет, солдаты бунтуют, а горожане недовольны! Отобрать у принца жалованный удел и сослать куда подальше! Чтоб не мешал всей душой преданный государю принц творить начальнику уезда свои тайные делишки.