— Что?.. — глупо повторил наставник Лю.
Только что он второй раз в жизни порезался о лезвие собственной алебарды; первый раз случился тридцать восемь лет тому назад, когда юный инок Лю впервые взял в руки оружие.
— Это такой «гун-ань», Лю, — вместо малыша пояснил идущий следом преподобный Бань. — Специально для тебя. Сумеешь найти ответ — станешь Буддой. Да не стой ты столбом, лучше помоги почтенному Ланю вытащить судью — надорвется ведь даос…
И наставник Лю, сложив оружие на землю, послушно отправился помогать даосу.
Говорят, в конце жизни главный воинский наставник все-таки сумел решить заданный Маленьким Архатом «гун-ань», и с тех пор до самого последнего часа с лица мастера Лю не сходила блаженная улыбка.
Так и ушел в Нирвану, радуясь.
ЭПИЛОГ
Человеческие души равной мерою не мерьте…
Шота Руставели
В первый год правления государя Чэн Хуа под девизом Эра Завершенного Преобразования, спустя ровно сорок лет после описываемых событий, судья Бао без страха поймет, что срок его земной жизни подошел к концу.
И то сказать — зажился, пора и честь знать…
В последнее время выездного следователя (впрочем, давно уже вышедшего в отставку) допекали невыносимые боли в груди, старые ноги отказывались носить безобразно растолстевшее тело, и родственникам приходилось заказывать паланкин, когда судью Бао приглашали в управу для консультаций. Такое случалось все реже и реже, судья втайне был даже рад этому и часто просил поставить выносную кровать на веранду, где лежал целыми днями, любуясь стоящим посреди двора алтарем с фигурками восьми небожителей.
Первый Сын Вэнь — давным-давно уже чиновник четвертого ранга Бао Вэнь, занимавший должность провинциального администратора-сюаньилана — отлично знал: в такие часы отца лучше не беспокоить! И отсылал шумную гурьбу внуков, внучек и внучатых племянников играть где-нибудь в другом месте.
Именно Вэнь и обнаружит пасмурным осенним вечером, еле слышно взойдя на веранду, что отец уже покинул мир Желтой пыли, успев окоченеть; а на губах судьи Бао, теперь уже покойного судьи Бао, играет легкая улыбка.
И плач со стенаниями поселятся в доме.
Церемонию погребения Бао Драконовой Печати запомнит весь Нинго. Будет сожжено великое множество жертвенных денег, роздано без числа связок медяков, в управе объявят трехдневный траур, сам начальник уезда почтит своим присутствием поминальный ужин, кипарисовая дщица с перечнем заслуг и титулов достойного сянъигуна воспарит над надгробием в Зале Предков, где еще с утра внесут изменения в центральную надпись.
«Усыпальница предков чиновника четвертого ранга Бао Вэня» — вот что напишут там.
А когда весь Нинго уже будет мирно спать, на семейном кладбище, прямо на белом кирпиче стены Залы Предков, проявится рисунок: ханчжоусские ивы, обильно цветущие не по сезону, ряд внешних укреплений неподалеку от горбатых деревьев, ущербная луна над вершинами Суншаня…
Прямо из рисунка неторопливо выйдут четверо: три буддийских хэшана в одинаковых шафрановых кашьях и один даос в драном халате.
Похожую на рыбий хвост железную шапку даос будет держать в руках, и свет луны отразится в обширной лысине пришельца.
Один из монахов, престарелый праведник, приближающийся к вековому рубежу, сядет на принесенную с собой крохотную скамеечку, да так и просидит все время, пока двое его собратьев примутся готовить тризну, возжигая свечи и развешивая на подставках ритуальные гонги и колокольчики. Угольно-черные глаза старца, подобные двум озерцам среди россыпи скал, будут неотрывно следить за спутниками, и при первом звяканье колокольчика в них промелькнет странный янтарный отблеск — непрошеная слеза? Лунный блик? Кто знает?!
Только дернется невольно правая рука, обнажившись, и оскалится вытатуированный на ней тигр.
Наконец все закончится, даос взмахнет рукавом перед тем, как пригласить всех войти обратно в стену, и никто в спящем городе так и не узнает, что нынешней ночью в Нинго побывал сам патриарх Шаолиня Чэнь Цигуань, которого оба сопровождавших монаха — клейменый старец и его почти что ровесник, чье лицо было совершенно невозможно запомнить, — называли почему-то Маленьким Архатом.
— На седьмую седьмицу я навещу его, — непонятно скажет даос, до половины погрузившись в белый кирпич. — Что-нибудь передать?
— А почему не раньше? — спросит Маленький Архат. — Почему не завтра?
— Ты прямо как Янь-ван! — возмутится даос. — Этому тоже неймется — почему не завтра, почему не послезавтра… Я, между прочим, и Князю Темного Приказа заявил, и тебе повторю: дайте человеку отдохнуть! Не успел помереть, уже торопят…
Никто не станет спорить с желчным даосом — не так давно Лань Даосин выплавил-таки киноварную пилюлю бессмертия, проглотил ее и с тех пор весь остаток вечности будет страдать расстройством желудка.
Что характера не улучшает.
Луна плеснет горсть лучей на гладкую белую стену Залы Предков, ничего не обнаружит, удивится и спрячется за облако.
До того суматошного дня, когда Шаолиньский монастырь снова погрузится в пучины политики и радения о благе государства, когда один из претендентов на патриаршество опрометчиво уедет в столицу и займет там видный военный пост, предложенный ему Сыном Неба Ван Ли, а второй станет патриархом обители и примется усердно поставлять Поднебесной бритоголовых сановников, — до этого дня останется ровно сто десять лет.