— Как играть на железной флейте, не имеющей отверстий?! — брызжа слюной, торопливо спросил он у Змееныша.
Лицо монаха, интересующегося флейтой, напоминало яблоко, давно выедаемое изнутри прожорливым червем.
— Понятия не имею, — честно признался Змееныш.
— Не имею, — забормотал монах, — не имею… не имею понятия… не имею!
Он захлопал в ладоши, запрыгал на месте, потом низко-низко поклонился Змеенышу и побежал прочь.
— Не имею! — выкрикивал он на ходу хриплым, сорванным голосом. — Не имею!..
— Близок к просветлению, — без тени усмешки сказал Маленький Архат, прикусывая очередную сорванную травинку. — Вся логика подохла, одни хвосты остались. Подберет их — станет Буддой.
Змееныш знал, что его спутник не шутит.
Он только не знал, что означает странное слово «логика».
— А что, — неожиданно для самого себя поинтересовался лазутчик, — монахов, сдающих выпускные экзамены, так прямо берут и засовывают в Лабиринт? Сразу?
— Как же, — звонко расхохотался малыш-инок, — сразу! Берут за ворот и кидают! Сперва монаха-экзаменующегося пытают с усердием…
— Пытают? — не понял Змееныш.
— Ну, вопросы задают. Садится патриарх со старшими вероучителями и давай спрашивать: кто такой Будда, чем «великая колесница» отличается от «малой», почем нынче лотосы в пруду…
У Змееныша возникло неприятное ощущение, что Маленький Архат над ним издевается.
— …И никогда заранее неизвестно: что лучше — отвечать, или помалкивать, или вообще сыграть на железной флейте без отверстий! Удовлетворится патриарх, кивнут наставники, и ведут тогда монаха в Палату грусти и радости.
..
У Змееныша возникло неприятное ощущение, что Маленький Архат над ним издевается.
— …И никогда заранее неизвестно: что лучше — отвечать, или помалкивать, или вообще сыграть на железной флейте без отверстий! Удовлетворится патриарх, кивнут наставники, и ведут тогда монаха в Палату грусти и радости… сказки слушать.
Ощущение издевательства окрепло и разрослось.
— …Сидит монах и слушает, а ему то историю о бедной Ли-цзы расскажут, то анекдот о «новом китайце из Хэбея»! И если наш друг-испытуемый хоть раз засмеется или пустит слезу — гонят его взашей, до следующей переэкзаменовки! Ну а если выдержит — идет сперва в Палату мощи, где рубит руками гальку и черепицы, камни таскает и всякое такое… после в Палате отмщения с братией машется: с голыми руками против четверых невооруженных, с посохом — против восьми с оружием, с деревянной скамейкой против наставников-шифу, и, наконец, если экзамены сдают двое — один на один со своим же братом экзаменующимся! Говорят, что после этого оставшийся неделю залечивает раны, а потом идет в Лабиринт…
И Змееныш нутром почувствовал: правду говорит малыш-инок, а что ерничает, так это от страха.
Себя на месте монаха представляет.
Маленький Архат вдруг побежал вперед, так же неожиданно остановился и трижды нанес в воздух удар «падающего кулака», который вот уже больше недели получался у него из рук вон плохо, вызывая негодование наставника-шифу.
«Падающий кулак» и на этот раз вызвал бы такое же негодование, окажись требовательный наставник под боком.
Змееныш воровато огляделся, подошел к мальчишке и быстро поставил ему на место поднятое вверх плечо. Наткнись Маленький Архат на реальное препятствие — его собственный удар скорее вывихнул бы монаху-ребенку плечевой сустав, чем причинил бы вред кому-нибудь,
— Понял? — только и спросил Змееныш.
Лицо Маленького Архата осветилось каким-то совершенно детским интересом и восхищением; лазутчик еще подумал, что уж чего-чего, а проявлений ребячества он не ожидал от своего вынужденного союзника, несмотря на нежный возраст последнего.
Хотя Цаю доводилось видеть подобный свет и на лицах взрослых людей: так смотрят не умеющие петь на уличного сказителя с цином в руках или не способные ходить на бегуна-скорохода.
Так смотрят лишенные на обладающих.
Воображая себя на их месте.
— Слушай, Змееныш, — тихо спросил Маленький Архат, виляя взглядом, как собака хвостом, — ты ведь… ну, я раньше никогда не заговаривал с тобой о твоей жизни — понимаю, что ты все равно ничего не расскажешь, а и расскажешь, так соврешь! Ты не думай, я не обижаюсь… но ведь ты должен уметь драться не хуже любого из местных громил! А на занятиях гляну в твою сторону — ну оболтус оболтусом! Что ж это получается, Змееныш?!
Цай еще раз огляделся — нет, поблизости и впрямь никого не было, — потом мигом припал на колено и ткнул мальчишку в бедро сложенными щепотью пальцами. Тычок вышел несильный, боли не причинил, и Маленький Архат удивленно глянул на лазутчика жизни, поднял густые брови домиком, хотел что-то спросить…
Не спросил.
Рухнул плашмя, лицом вперед, как подрубленная сосна — ноги куда-то исчезли, словно и не бывало, и стоял непонятно на чем, и родился без ног, и жизнь без них прожил!
В последний миг Змееныш придержал мальчишку, иначе тот непременно расшиб бы себе все лицо.
Погладил по вихрастому затылку и несильно нажал где-то у основания черепа.
Раз нажал, два, три…
Маленький Архат полежал-полежал, пошевелил пальцами ног — сандалии свалились с него во время падения — и опасливо поднялся;