Наконец похожий на медведя советчик опомнился и исчез, а судья Бао перед самым его исчезновением успел поинтересоваться: когда же все-таки начались в аду безобразия с путаницей в перерождениях?
Ответить черт не успел, зато оставшийся в воздухе мохнатый палец ткнул в одну из полок облюбованного судьей стеллажа — и растворился вслед за владельцем.
Часа через три, когда в глазах рябило от самодвижущихся картинок, судья твердо установил: время начала безобразий отстоит от сегодняшнего дня примерно на шестьдесят пять лет.
Как раз тогда патриарх Шаолиньской обители послал на помощь «красным повязкам» шестерых монахов-воителей — и вскоре затяжная война с монголами сдвинулась с мертвой точки.
Судья Бао был практиком. И в его сознании трудно укладывалось, что шестеро даже самых великих мастеров воинского искусства могут за столь короткий срок сильно повлиять на ход сражений. Неплохо было бы просмотреть жития этих мастеров или хотя бы их участие в войне…
Но как?
— Обитель близ горы Сун, — громко выпалил судья в пространство.
..
Но как?
— Обитель близ горы Сун, — громко выпалил судья в пространство. — Материалы по сэн-бинам, отправленным в армию Чжу Юаньчжана.
И погладил именную табличку из слоновой кости.
О чудо! Мигом на стол прямо из воздуха шлепнулись три свитка, и поверх каждого пламенела надпись: «Шаолинь-сы».
Судья Бао оценил удобства работы в аду и продолжил поиски.
8
Еще через несколько часов весьма плодотворной работы, вконец ошалев от мелькания картин, выездной следователь точно знал: учитель Лань Даосина был прав, утверждая, что Закон Кармы взбаламутили во время последних битв с монголами. Первый вал взысканий по поводу безвременно исчезнувших свитков обрушился на Преисподнюю как раз в эти дни — примерно через месяц после сражения у озера Желтого Дракона, где на стороне восставших впервые выступили присланные монахи-воители.
Само сражение судья просмотрел трижды; последний раз, выяснив, что похлопывание мухобойкой по ладони вызывает замедление происходящего, — крайне внимательно, шаг за шагом, удар за ударом.
Особенно на него произвел впечатление молоденький инок, служка одного из сэн-бинов. Получив удар копьем в рот, инок умудрился перекусить древко у самого наконечника и растерзать монгола-копейщика голыми руками — после чего был отбит своими и в самом ближайшем времени доставлен обратно в обитель.
Повинуясь неясному порыву, судья просмотрел дальнейшую судьбу инока — звали того, как выяснилось, Фэном и был он жив до сих пор. Судья же отметил про себя две несомненные странности: очухавшийся от страшного ранения инок, едва успев встать на ноги, обзавелся деревянным диском, где углем писал иероглифы «цзин» и «жань»… а также в момент написания на диске самого первого иероглифа картинка затуманилась, последовала вспышка — и довольно долго ничего не было видно.
Потом Фэн со своим диском обнаружился уже на монастырской кухне.
И вспышки, мешающие наблюдению, стали происходить вокруг уродливого повара все чаще и чаще.
Судьба же монахов-воителей, напротив, ничем особенным не отличалась: битвы, обучение восставших воинскому мастерству, победы, воцарение династии Мин и распределение сановных шапок среди достойных иерархов Шаолиня, формирование тайной канцелярии…
Нет, ничего особенного.
Если не считать особенным возможность просмотреть во всех подробностях жизнь давно умерших людей.
Зато повар Фэн, престарелый урод с диском…
***
Судья сам не заметил, как проснулся.
В окно било солнце, Преисподняя казалась сном — правда, на удивление реальным, — а во дворе садовник подрезал кусты чайных роз.
Спустя час, умывшись и позавтракав, судья Бао сел писать доклады: усеченный — для принца Чжоу и более полный — для Столицы. Чувствовал же себя достойный сянъигун на удивление бодрым и выспавшимся.
Правда, забывшись, он время от времени хлопал своей любимой мухобойкой по бумаге и очень удивлялся, когда иероглифы отказывались оживать.
А к полудню судью отвлек шум во дворе, у самых ворот. Привратник наотрез отказывался впускать в дом такого уважаемого человека, как судья Бао, такого неуважаемого человека, как оборванец, буянивший у входа.
Оборванец скандалил и размахивал детским флажком: синим, с косо вырезанными углами.
При одном виде этого флажка выездной следователь самострельным шариком вылетел во двор, отогнал бдительного привратника — и вскоре оборванец гордо удалился, получив в обмен на дурацкий флажок пять серебряных лянов.
Оборванец уже не первый год жил в хибаре на южной окраине города и не первый год получал жалованье за одно, совершенно пустячное действие.
Он должен был регулярно заглядывать в ласточкино гнездо под стрехой своей хибары и в случае обнаружения там флажка давать знать судье Бао.
Флажок означал для выездного следователя одно: «Посланный им лазутчик — в городе!»
И ждет встречи в условленном месте.
Осталось только выяснить — брать ли на встречу даоса? Это в корне противоречило канону Сунь-цзы, главе о лазутчиках и способах их употребления, но согласовывалось с последними размышлениями судьи.
Так ничего не решив, судья Бао отправился к Железной Шапке.