Сперва Лысый Карлик не понял. Мало-помалу до него дошло, что Доченька-Вторая и приятель Хоу оторопело вертят головами, потому что никто из них этих слов не произносил.
Сам монах заговорил, что ли?
Да нет, лежит себе, спеленутый, как девичья ножка* [В Китае женщинам с детства бинтовали ноги, считая маленькую ступню признаком красоты.].
Тень колодезного «отшельника» неприятно зашевелилась, сгустилась и превратилась в человека. Когда незнакомец приблизился к лежащему монаху и трем ловцам удачи — Лысый Карлик обратил внимание на изрезанную макушку человека, словно гость совсем недавно в приступе безумия самовольно принимал обеты служения Будде.
Сумасшедший?
Непохоже…
Всех окрестных сумасшедших Лысый Карлик знал поименно.
Карлик приподнял самострел, все еще колеблясь — опыт подсказывал вышибале, что именно «темные лошадки» всегда оказываются самыми трудными клиентами, но тут случилось непредвиденное.
Незнакомец лихо прищелкнул пальцами, и самострел Лысого Карлика поднялся еще выше — но уставился при этом на Жадную Утробу.
А что оставалось делать? Если сухой стук щелчка приказывал от имени самого Монашка У: слушаться этого человека, как меня самого! Вот возьмет Утроба, стрельнет, а потом Монашек У спросит Лысого Карлика: «Почему недоглядел?!»
Незнакомец же, заметив движение вышибалы, звонко расхохотался и присвистнул, вновь щелкая хитро сложенной щепотью.
Доченька-Вторая вздрогнула, перебрала пальцами за пазухой, словно лаская собственную грудь, и стала вполоборота к побелевшему Утробе.
Сборщик мзды уже подумывал от греха подальше исчезнуть за дверями притона, но незнакомец прищелкнул в третий раз, сложив ладонь раковинкой… и Жадная Утроба, не колеблясь, поднял свой самострел, целясь в Карлика, и одновременно шагнул поближе к Доченьке-Второй. Глядишь, промахнется девка — а в рукопашной она Утробе не соперник!
Да и то — погибни сборщик Хоу, так рыночный «бугор» Ань Захребетник семью за послушание по гроб жизни обеспечит!
Змееныш Цай рассмеялся в голос, закашлялся от рези в спаленных погоней легких и встал между тремя людьми, готовыми по одному его знаку вцепиться друг другу в глотку.
— Несите монаха внутрь, — приказал он.
И никто не осмелился ослушаться.
10
Что труднее всего почесать всласть? Да так, чтоб больше не чесалось!
Языки столичных болтунов.
Всего недели хватило им, чтобы трижды облизать со всех сторон дерзкий побег монаха-воителя из Восточных казематов. Отвага неизменно вызывает приязнь и уважение: вот и посмеивались втихомолку бэйцзинцы, глядя на шарящих повсюду Быстроруких, на вывешенные объявления о награде в тысячу лянов за поимку беглого архата, на усиленные караулы, выставленные поперек дорог, на истошно орущих глашатаев… Умолкли глашатаи, осталась невостребованной награда, угомонились сыщики — и свежая новость затмила собой малость поднадоевший побег. Государев Советник, обласканный новым императором, без всякой видимой причины покончил с собой на пороге присутственной залы Училища Сынов Отечества — того самого учебного заведения, которому несчастный воробей посвятил лучшие годы своей жизни.
Эй, господа бэйцзинцы, чем завтра языки-то чесать станем?!
Известие о самоубийстве Государева Советника застало Змееныша и преподобного Баня во дворе надежного схрона, где оба и пребывали с той памятной ночи. Лазутчик и монах как раз спорили о наилучшем составе для укрепления сил; на отваре женьшеня и ароматного гриба-сянжу сходились и тот, и другой, но Змееныш настаивал на добавлении экстракта корицы, а Бань — на лотосовом семени.
В результате добавили и семя, и корицу одновременно.
А когда Лысый Карлик, вовсю выпячивающий жалованную Монашком У поощрительную татуировку, сообщил о происшествии в Училище — Змееныш на миг замер, глядя на монаха остановившимся взглядом, и негромко произнес высоким, чирикающим голоском:
— Поверь мне — я отнюдь не щепетилен и не робок. Если по зрелом размышлении я пришел бы к необходимости уничтожения сановников-монахов, я сказал бы об этом кому угодно: государю, Будде, Князю Темного Приказа! Но знать, что цена твоему опрометчивому слову, вовремя подвернувшейся на язык цитате, сдобренной лестью, — несколько десятков отрубленных голов…
Бань выслушал, не перебивая и не удивляясь, после чего пошел в дом.
Монах еще слегка кособочился при ходьбе, но силы быстро возвращались к нему.
Недаром тот же престарелый Монашек У, глава клана «сидящих спокойно», через Лысого Карлика предложил преподобному Баню открыть тайную школу и взять на себя обучение людей Монашка кулачному искусству.
Намек был более чем прозрачен: к чему вам возвращаться в Шаолинь, достойный сэн-бин, если обитель в опале, и не сегодня-завтра — в осаде?! А «сидящие спокойно» не поскупятся, с лихвой оплатят уроки клейменого мастера…
Бань не ответил ни да ни нет.
Лысый Карлик решил, что скорее «да»; Змееныш подумал, что скорее «нет», а сам Бань.
..
Бань не ответил ни да ни нет.
Лысый Карлик решил, что скорее «да»; Змееныш подумал, что скорее «нет», а сам Бань…
Что имел в виду монах, так и осталось невыясненным.
Потому что на исходе второй недели после побега Змееныш Цай пошел во двор умываться.