Тем более что лазутчику кровь из носу надо было встретиться с судьей Бао и предупредить обо всем.
Если бы преподобный Бань видел выражение, мелькнувшее на лице самого безобидного из молодых монахов в тот момент, когда Змееныш вкладывал детский флажок в ласточкино гнездо под стрехой окраинной развалюхи, он бы сильно задумался, прежде чем идти с этим монашком в Бэйцзин, Северную Столицу.
Или наоборот — уверился в чем-то своем, сокровенном, и усмешливо сверкнул бы угольно-черными глазами.
3
Судья Бао привел на встречу постороннего.
Это нарушало все правила и договоренности, но Змееныш был в какой-то степени даже рад: ему казалось, что поступок судьи оправдывает поведение самого лазутчика, поведавшего о недозволенном Маленькому Архату.
Кроме того, посторонний сразу пришелся Змеенышу по душе, хотя излишней доверчивостью лазутчик жизни не страдал. Это оказался щуплый даос в драном халате из полосатой ткани и смешной железной шапке, похожей на рыбий хвост. Уж кто-кто, а Змееныш точно знал, что позволить себе выглядеть смешно и странно могут только люди воистину удивительные.
Сычуаньская парча ярка да цветаста, как глупость человеческая…
В комнату неслышно проскользнул Немой Братец, служка той опиумокурильни, в задней комнатушке которой и была назначена встреча. Мало кто знал, что Немой Братец и есть настоящий хозяин-угуй этого притона, владеющий тайной биркой на территорию, а толстяк Бань по прозвищу Десять Тысяч нужен лишь для отвода глаз и вручения взяток Быстроруким. Но даже судья Бао не был осведомлен, что бирку на территорию Немой Братец получил лишь благодаря Змеенышу: когда вожаки Дымных Цветов хотели свернуть Немому Братцу шею, только гибель старшего Цветка, которого случайно ткнул пальцем в бок какой-то юнец-доходяга на городском базаре, отсрочила приговор.
Но даже судья Бао не был осведомлен, что бирку на территорию Немой Братец получил лишь благодаря Змеенышу: когда вожаки Дымных Цветов хотели свернуть Немому Братцу шею, только гибель старшего Цветка, которого случайно ткнул пальцем в бок какой-то юнец-доходяга на городском базаре, отсрочила приговор. В результате Немой Братец не оплошал, шеи все-таки были свернуты, но совсем не те, что предполагалось вначале, а его опиумокурильня стала местом тайных встреч лазутчика.
И Змееныш ни на миг не сомневался: угуй опиумокурильни и отброс общества, Немой Братец скорее даст расчленить себя на семьдесят семь частей, чем сознается в своем знакомстве с лазутчиком.
Даже если знать, что немым Братец был только по прозвищу.
— Вечером я буду вынужден покинуть Нинго и отправиться в Северную Столицу, — устало сказал Змееныш Цай.
Притворяться было ни к чему, и судья Бао в очередной раз поразился: только что перед ним сидел невинный отрок-монах с юношеским пушком на щеках и вот уже за чашкой чая тянется ровесник высокоуважаемого сянъигуна, измотанный до предела и держащийся лишь на выучке и долге.
— Один? — спросил судья, не спрашивая: «Почему?»
Понимал: значит, надо.
— С преподобным Банем, — ответил Змееныш. — Я был отослан из обители по просьбе последнего, в качестве его сопровождающего.
И все трое надолго замолчали, прихлебывая крутозаваренный, слегка терпкий чай.
— Что ты сумел узнать? — спросил судья Бао.
— Немного, — отозвался Змееныш. — Я узнал, что на первых порах у монахов Шаолиня отбирают то, что мы зовем нравственностью или обыденной моралью «ли». Я узнал, что затем у иноков обители близ горы Сун отбирают обыденное сознание, которое странный малыш-инок назвал неизвестным, мне словом «логика». Взамен обыденных морали и сознания им дают способность жить не раздумывая, бить не промахиваясь, умение играть на железной флейте без отверстий и надежду на грядущее прозрение,
— Это все? — спросил даос.
— Это все, что я узнал. Впрочем, нет, не все. Еще я узнал, что уродливый монастырский повар пишет на деревянном диске иероглифы «цзин» и «жань» (судью Бао передернуло), а также ходит в Лабиринте Манекенов как у себя дома. Следом за поваром Фэном идет ребенок в рясе по прозвищу Маленький Архат. Теперь — все. Смею ли я спросить: что узнали вы, достойный сянъигун?
— Я узнал, что в канцелярии Владыки Темного Приказа шарят невидимые демонам руки с уже знакомым нам клеймом, — невесело улыбнулся судья Бао.
— Это все? — спросил лазутчик, понимая, что сегодня можно спрашивать без церемоний.
— Нет, не все. Я узнал, что этими руками можно предупреждать неслучившееся. И что Сын Неба Юн Лэ, да продлятся его годы вечно… похоже, вскоре у нас будет новый император. Возможно, именно поэтому преподобный Бань отправляется в Северную Столицу. Теперь — все.
И все трое опять замолчали.
Судья Бао думал: стоит ли ему немедленно воспользоваться подвернувшейся возможностью и послать со Змеенышем в Столицу доклад о происходящем. Риск огромен, в первую голову для самого лазутчика, но если правильно составленный доклад попадет в руки… нет, на высочайшие руки достойный сянъигун и не рассчитывал! Просто бывший однокашник судьи Бао, преуспевший по службе, славился близостью к первому министру двора. Ума бывшему однокашнику было не занимать (не зря ж письмо прислал!), сообразительности — тоже; а старые приятельские отношения могли весьма поспособствовать правильному движению доклада. Все большую силу забирает в Поднебесной тайная служба монахов с клеймеными руками, а ни одна повозка не сможет долго ехать, если одно колесо у нее гораздо объемистей прочих.
Опять же: если Сын Неба и впрямь болен…
Железная Шапка думал: иногда судьбы мира зависят от таких ничтожных мелочей, что впору усомниться в правоте Безначального Дао, которое, как известно, не торопится, но всюду успевает. Интересно все же: что на этот раз скажет даосу, ввязавшемуся в суету сует, его учитель, небожитель Пэнлая, и не осердится ли за самовольство? И плохо ли то, что при виде двух измученных людей — судьи Бао и вот этого лазутчика — сердце даоса преисполняется скорбью и негодованием на жестокость бытия; а это уж вовсе недостойно бедного отшельника, собирающегося выплавить киноварную пилюлю бессмертия! Или все-таки достойно?