Я покачала головой:
— Ты не даешь выбора, Белль. И никогда не давала.
— Значит, ты выбираешь… боль.
Толпа из-за ее спины бросилась на меня, и сон рассыпался. Я тяжело дышала в склоненное лицо Натэниела.
— Ты кричала во сне. Тебе снился кошмар? — спросил он.
У меня так колотилось сердце, что я едва могла сделать вдох. И кое-как выдохнула:
— Еще какой.
Тут я почувствовала запах роз — густой, удушающий, старомодный и почти до тошноты сладкий. И голос Белль эхом откликнулся в голове:
— Ты будешь кормить нас.
Ardeur запылал во мне, обдавая жаром кожу. Натэниел отдернул руки, будто от ожога, но я знала, что больно не было. Он стоял на коленях в путанице простыней, с расширенными глазами, и спортивные шортики натянулись на бедрах. Спереди пока еще нет, он еще не возбудился, а я этого хотела.
Я повернулась на бок, протянула к нему бледную руку. — Приди, возьми мою руку.
И я тут же оказалась в том же кошмаре, только теперь я была Белль.
Натэниел потянулся ко мне, дотронуться до моей руки, и я знала, что тут же перекинется на него, и я начну кормиться. Натэниел предыдущей ночью потерял сознание, потому что я его истощила. Что будет, если я так скоро снова к нему припаду?
— Стой, — сказала я почти твердо.
Кто угодно на его месте не остановился бы, но это был Натэниел, и он сделал то, что ему было сказано.
Он остался стоять на коленях. До Натэниела было несколько дюймов, и мне надо было только сократить эту крошечную дистанцию.
Надо было выбраться из кровати и уйти, но настолько сильна я не была. Я не могла оторвать от него глаз — от такого близкого, молодого, полного желания. И эти мысли были не мои.
Я нахмурилась, и смятение мыслей помогло мне оттолкнуть ardeur достаточно надолго, чтобы сесть, чтобы глянуть в зеркало над туалетным столиком. Я хотела видеть, не запылали ли у меня глаза медово-карим огнем, но нет, глаза были мои. Белль не овладела мной, как было пару месяцев назад. Но что-то она сделала: пробудила ardeur на несколько часов раньше.
Кровать двинулась, и я повернула голову, как хищник, заслышавший мышь в траве. Натэниел был именно там, где я его оставила, но он, очевидно, пошевелился, и этого было достаточно. Пульс забился у меня в горле, тело напряглось и распухло от желания. Такого желания я не испытывала никогда. Оно не давало дышать, не давало повернуться. Будто оно захватило меня всю, и ничего во мне, кроме него, не осталось.
Это неправильно. Это не я. Я смогла встряхнуть головой, выпустить задержанное дыхание. В меня кто-то влез, и я даже знала кто, но не знала, как это прекратить.
Открылась дверь — Джейсон. Он стоял в дверях, потирая голые плечи руками. Джинсы он натянул, но не позаботился их застегнуть. Я увидела промельк шелковых трусов, светло-голубых, под цвет рубашки, которой сейчас на нем не было.
— Что ты тут делаешь, Анита? У меня сила по коже ползет.
Я попыталась что-то сказать сквозь раздувающийся в горле пульс и с третьего раза сумела выговорить:
— Ardeur.
Он вошел в комнату, все еще потирая руки, чтобы избавиться от мурашек.
— Ему еще рано, еще несколько часов.
Я хотела рассказать ему про сон, про Белль Морт, но не могла оторвать глаз от шелка, видного из-под расстегнутых джинсов. Я хотела подобраться к нему, спустить ему штаны до щиколоток…
Видение было такое яркое, что я закрыла глаза, обхватила себя руками, чтобы удержать в кровати. Натэниел шевельнулся еще раз.
Он лег на кровать, и коса вилась за ним, как у Рапунцель. Лицо его было безмятежно. Он позволит мне все, что я захочу, даже залюбить его до смерти.
Я подтянула ноги к себе, обхватила себя так, что стало больно, и тогда смогла сказать:
— Уйди, Натэниел. Уйди.
Я услышала, как шевельнулась кровать, но не решалась взглянуть, держала глаза крепко закрытыми.
— Уйди!
— Ты слышал, что она сказала, Натэниел, — произнес Джейсон. — Уходи.
Я услышала тихие звуки его шагов, потом дверь закрылась.
— Можешь смотреть, Анита, он вышел.
Я открыла глаза, и комната была пуста, только солнечный свет играл зайчиками, и Джейсон стоял рядом с кроватью. Волосы у него были очень желтые в свете солнца, как масло, и глаза синие-синие. Я проследила линию его тела, широких плеч, мускулистых рук, груди с бледными сосками. Ни на груди, ни на животе волос не было. Многие стриптизеры бреют тело. Я видела Джейсона голым достаточно часто, чтобы знать, что он побрит. Я только не замечала как. Он был мой друг и голый тоже оставался другом. Никто не таращится на пах своего друга, чтобы посмотреть, сколько там волос.
Сейчас, сидя на кровати и обнимая себя руками, я не испытывала дружеских чувств, я сходила с ума. Мне хотелось спрыгнуть с кровати на него. Чтобы он был голый.
— Что тебе сейчас нужно? — спросил Джейсон.
Я подняла на него глаза и не знала, плакать или орать, но наконец нашла слова и хриплым голосом протолкнула их через пульсирующее горло:
— Питаться.
— Я знаю. — Вид у него был очень серьезный. — Что нужно, чтобы я сделал?
Я хотела ему сказать, чтобы он ушел, но промолчала. Мики здесь не было. Вампиры все еще мертвы для мира. Натэниел на сегодня не рассматривается. За пределами комнаты были еще многие, но ни одного, к кому мне хотелось бы прикоснуться. Даже ни одного друга не было.