Я подумала, что задохнусь от пульса в горле, когда Мюзетт подняла голову и посмотрела на нас глазами цвета темного меда.
Глава 46
На меня с лица Мюзетт глядела Белль Морт, и я, кажется, перестала дышать. И слышала в этот миг лишь грохот пульса у себя под черепом. Потом резко вернулись внешние звуки, и изо рта Мюзетт зазвучал голос Белль Морт:
— Ты меня рассердил, Жан-Клод.
Мерль продолжал тащить ее через зал. Либо он не понял, что стряслось, либо для него что тот вампир, что этот. Еще немного — и ему придется узнать разницу.
— Освободи меня, — сказала она спокойным голосом.
Мерль отдернул руку как от ожога и попятился, как пятился Бобби Ли от Мюзетт: с перекошенным от боли лицом и руку держа у груди, как раненную.
— Леопард — ее подвластный зверь, — сказал Жан-Клод, и его голос разнесся далеко во вновь наступившей тишине. Но у меня не было времени об этой тишине подумать, потому что заговорила Белль, произнося ужасные вещи.
— Я до сих пор проявляла к вам мягкость. — Она повернулась и посмотрела на двух убитых вампиров. — Знаешь ли ты, как долго пытался Совет пробудить первых детей Матери?
Я так поняла, что вопрос риторический, и все это поняли. На такой вопрос отвечать страшно.
Она снова обернулась к нам, и что-то проплыло глубоко внутри в лице Мюзетт, как рыба под водой.
— Но я их пробудила. Я, Белль Морт, пробудила детей Матери.
— Не всех, — сказала я и тут же пожалела, что не удержала язык за зубами.
Она полоснула меня взглядом таким злым, что он обжигал, и таким холодным, что я поежилась. Как будто вся существующая в мире ярость, вся ненависть сошлись в этом взгляде.
— Нет, не всех. И теперь вы забрали у меня двоих. Что же сделать мне, чтобы наказать вас?
Я попыталась что-то сказать, преодолевая бьющийся в горле пульс, но заговорил Жан-Клод:
— Мюзетт нарушила перемирие и не хотела уступать. Мы повиновались закону до последней буквы.
— Это правда, — сказала Валентина.
Толпа одетых в черное взрослых телохранителей расступилась, пропуская крошку-вампира к Мюзетт-Белль. Но я заметила, что Валентина стоит дальше вытянутой руки.
— Говори, малышка.
Валентина рассказала, как Мюзетт утаила сведения о совращении малолетних и что из-за этого случилось. Тело Мюзетт повернулось посмотреть на Стивена и Грегори. Грегори держал брата на руках, укачивая. Стивен ни на кого и ни на что не глядел. Куда бы ни смотрели сейчас его глаза, это было за пределами комнаты.
Белль повернулась к нам, и снова будто чужое лицо проплыло внизу, но на этот раз оно было как призрак, наложенный на лицо Мюзетт. Призрачные черные волосы проступили сквозь белокурые, лицо с резче выраженными скулами, с большей силой, выглянуло на миг и тут же растворилось в мягкой красоте Мюзетт.
— Мюзетт первой нарушила мир. Я согласна.
Отчего у меня сердцебиение не стало ни на удар реже, когда она это сказала?
Следующие слова были произнесены мурлыкающим контральто, голосом, который как мех гладил кожу и скользил вдоль сознания.
— Вы действовали в рамках закона, и точно так же буду действовать я. Когда Мюзетт и ее свита вернутся ко мне, с ними поедет Ашер.
Когда Мюзетт и ее свита вернутся ко мне, с ними поедет Ашер.
— Временно, — сказал Жан-Клод, но в его голосе слышалось сомнение.
— Non, Жан-Клод, он станет моим, как раньше.
Жан-Клод сделал медленный и глубокий вдох и так же медленно выдохнул.
— Согласно твоим собственным законам, ты не можешь никого отобрать на постоянной основе у того, кому этот кто-то принадлежит.
— Если бы он кому-нибудь принадлежал, закон был бы применим. Но он ничей не pomme de sang, не слуга и не любовник.
— Это не так, — возразил Жан-Клод. — Он наш любовник.
— Мюзетт связалась со мной и сообщила о вашей лжи, о вашей слабой попытке воспрепятствовать ей заполучить в свою постель Ашера.
Белль тоже умела чуять ложь, если эта ложь относилась к чему-то, ей понятному. Ни один вампир не может отличить правду от лжи, если речь идет о чем-либо, ему непонятном. Если, например, вампир не знает верности, то он не сможет судить о ней у других — в этом смысле. Я хотела сейчас дать ей нечто, что она понимает.
— Я не думаю, что это была слабая попытка.
Жан-Клод глянул на меня, и я мотнула головой ему в ответ. Он грациозно отступил в сторону, потому что знал, что у меня есть план, но голос его у меня в голове шепнул:
— Будь осторожна, ma petite.
Я и собиралась быть осторожной.
Белль повернула ко мне свое заемное тело:
— Значит, ты признаешь, что это была попытка обмануть Мюзетт?
— Нет, я говорю, что это не было слабо. Я дико смущалась, возбуждалась, наслаждалась и ужасалась. Оказаться в постели с Ашером — это было совсем не так, как я думала.
— Пока что ты не солгала, — сказала она, и голос ее был так сочен, будто в него можно погрузиться, лечь на землю и кататься по нему, как по мягкому, теплому, удушающему ковру. Ее голос чаровал, как могли чаровать голоса Ашера и Жан-Клода, но еще и пугал.
— Мы взяли Ашера в свою постель, и по европейским меркам мы любовники.
— По европейским меркам… — Вид у нее был несколько недоуменный, и ее собственное лицо проявилось под лицом Мюзетт. На этот раз оно было как маска, ощущение чего-то большего, более опасного. Я по воспоминаниям Жан-Клода знала, что Белль по размеру ненамного больше Мюзетт, но размер — это не главная характеристика Белль. — Я не понимаю, что значит «по европейским меркам».