Ашер нахмурился, и к его лицу это очень не шло. Хмурый ангел.
— Это меня до сих пор поражает, хоть я и знал.
— Это меня до сих пор поражает, хоть я и знал. Но она дарует тебе свои чары, а я теперь не узнаю их никогда.
Все это было для меня слишком быстро.
— Жан-Клод понимает правила, и мы оба живем по ним. Правда, именно сейчас я готова была эти правила изменить, но Ашеру было об этом знать не обязательно.
Он покачал головой, рассыпав пену волос по плечам.
— Даже если бы я понимал правила, Анита, я не смог бы им подчиняться.
Тут нахмурилась я:
— Почему?
— Анита, мы не люди, как бы хорошо некоторые из нас ни притворялись. Но в нас не все плохо. Ты вошла в наш мир, но отказываешься от лучшей его части, видя только худшую. А самое ужасное — что ты отказываешь Жан-Клоду в том, что лучше всего в его мире.
— Что это значит?
— Он хранит тебе верность, но он не получает полного наслаждения ни от тебя, ни от кого-либо другого. — Ашер сделал жест, которого я не поняла. — Я вижу это выражение у тебя на лице, Анита, чисто американское выражение. Секс — это не просто сношение, даже не просто оргазм, и для нас это особенно верно.
— Почему? Потому что вы французы?
Он посмотрел на меня так серьезно, что моя попытка обратить все в шутку осталась не осуществленной.
— Мы вампиры, Анита. Более того, мы — мастера вампиров линии Белль Морт. Мы можем дать тебе такое наслаждение, какого не даст никто другой, и мы можем испытать такое наслаждение, которое недоступно никому. Согласившись себя ограничить, Жан-Клод отказал себе в огромной доле того, что делает мир терпимым и даже приятным.
Я посмотрела на Жан-Клода:
— И много ли ты придерживал?
Он не смотрел мне в глаза.
— Жан-Клод!
— Я не могу превратить свой укус в истинное наслаждение, как может Ашер. Я не могу подчинить себе твой разум полностью, как он.
— Я спрашивала не об этом.
Он вздохнул.
— Есть вещи, которые я умею и которых ты не видела. Я старался следовать твоим желаниям во всем.
— Ну а я этого делать не буду, — заявил Ашер. Мы оба повернулись к нему. — Анита всегда найдет причину, по которой не сможет открыто принять нас обоих. Она даже не позволяет своему единственному вампиру быть истинным вампиром. Как же она выдержала бы полное прикосновение двоих?
— Ашер! — начала я, но не знала, что сказать дальше. Знала я только, что у меня болит в груди и трудно дышать.
— Нет, ты всегда найдешь в своих мужчинах что-то недостаточно хорошее, недостаточно чистое. Ты приходишь к нам из нужды, даже из любви, но этого никогда не достаточно. И ты никогда не позволишь нам быть достаточными даже для себя. — Он снова покачал головой, и вспышка золотистой радуги заиграла под светом. — У меня слишком хрупкое сердце для таких игр, Анита. Я тебя люблю, но я не могу так жить, не говоря уже о том, чтобы так любить.
— У меня даже времени не было понять, что ты применил ко мне вампирские чары.
Он положил руки мне на плечи, и от тяжести их мне стало тепло.
— Если бы этого не было, ты бы нашла что-то другое. Я видел тебя с Ричардом, Жан-Клодом, теперь с Микой. Мика проходит твой лабиринт, просто соглашаясь со всем, чего ты просишь. Жан-Клод находит проход в нем, отсекая себя от неимоверных наслаждений. Ричард не идет в твой лабиринт, потому что у него есть свой, и такие запутанные отношения невозможно иметь более чем с одним. Кто-то должен пожелать идти на компромисс, и ни ты, ни Ричард не способны на это в достаточной степени.
Он отпустил меня, и без его рук я чуть не пошатнулась, будто он убрал прикрытие, и я оказалась посередине бури. Он снова пошел к двери.
— Я думал, что пойду на все, чтобы быть с Жан-Клодом и его новой слугой. Я думал, что пойду на все, чтобы снова оказаться в убежище объятий двоих, которые меня любят. Но теперь я знаю, что твоя любовь всегда обставлена условиями, и как бы хороши ни были твои намерения, что-то всегда удержит тебя, Анита. Что-то не дает тебе полностью отдаться моменту, тому сверкающему чуду, которое зовется любовью. Ты сдерживаешь себя и сдерживаешь тех, кто тебя любит. Я не могу жить, если мне в один миг будет предложена твоя любовь, а в следующий отобрана. Я не могу жить в наказании за то, чего я не могу изменить.
— Это не наказание, — сказала я и сама удивилась насколько у меня оказался сдавленный голос.
Он грустно улыбнулся и набросил волосы на изрытую рубцами щеку — теперь он глядел на меня безупречным профилем.
— Цитирую тебя, ma cherie: «Фига с два». — Он повернулся и пошел к двери.
Я позвала:
— Ашер! Прошу тебя…
Он не остановился. Дверь за ним закрылась, и в комнате воцарилась глубокая тишина.
И в этой тишине заговорил Жан-Клод, и от его тихого голоса я вздрогнула.
— Собери свои вещи, Анита, и иди.
Я посмотрела на него, сердце забилось у меня в горле, и я испугалась — по-настоящему.
— Ты меня выгоняешь? — Даже голос прозвучал не по-моему.
— Non. Но сейчас мне надо побыть одному.
— Ты же еще не ел?
— Ты хочешь сказать, что желаешь дать мне пить? Сейчас?
Он говорил, глядя в пол, а не на меня.
— На самом деле сейчас я больше вроде как не в настроении, — сказала я, пытаясь говорить обычным голосом. Жан-Клод не выгоняет меня из своей жизни, но мне не нравилось, что он на меня не смотрит.