— Анита, Анита! — Я поняла, что Джейсон уже что-то говорит какое-то время. — Сколько крови они у тебя взяли?
Голос мой прозвучал хрипло из пересохшего рта.
— Не они. Только Ашер.
Джейсон устроил меня на руках поудобнее, почти обнимая. Кожаная куртка заскрипела при этом движении, голая грудь казалась горячей, прикасаясь к моей обнаженной коже.
— Это он не просто подкормился, — сказал Джейсон, и в его голосе прозвучало осуждение, что бывало редко.
— Он, я думаю, увлекся.
Джейсон переложил меня у себя на руках, чтобы тронуть мой лоб, что казалось глупо, поскольку я была голая, но в минуты стресса мы все часто действуем по привычке. Температуру e человека щупают на лбу, даже если он голый.
— Не похоже, чтобы у тебя был жар. Скорее ты даже немножко остыла.
Это мне напомнило кое о чем, и то, что пришлось напоминать, подтвердило, что мне хуже, чем я думала.
— У меня шея еще кровоточит?
— Есть немного.
— Это должно так быть?
Он понес меня к ванной.
— Тебя никогда так всерьез еще не кусали?
Он открыл дверь рукой и коленом и внес меня внутрь.
— Так, чтобы я потом теряла сознание, — non. — Я нахмурилась. — Это я сейчас сказала «non» вместо «нет»?
— Ага.
— Блин.
— Вот именно.
Он сел на край обширной ванны из черного мрамора, устроил меня на коленях и включил воду. Она лилась из клюва серебряного лебедя, что мне всегда казалось кричащим, но ладно — ванна не моя.
Тошнота прошла, головокружение слабело.
— Положи меня, — велела я.
— Мрамор холодный, — предупредил Джейсон.
Я вздохнула:
— Мне надо проверить, насколько у меня тело работает.
— Попробуй посидеть у меня на коленях, когда я тебя не держу. Если все в порядке, я принесу полотенца, и ты на них сядешь. Но поверь мне, не стоит сидеть на этом мраморе в голом виде.
— Резонно.
— Только никому не говори, что я высказался резонно, — образ загубишь.
Я улыбнулась:
— Тайны хранить я умею.
Я улыбнулась:
— Тайны хранить я умею.
Я попыталась сесть, пока Джейсон подбирал температуру воды. Сесть я смогла. Уже хорошо. Я попыталась встать, и только рука Джейсона вокруг талии не дала мне упасть на ступени, ведущие в ванну.
Он снова посадил меня к себе на колени:
— Не надо пробовать все сразу, Анита.
Я привалилась к нему. Рука вокруг талии ощущалась как страховочный пояс.
— Отчего у меня такая слабость?
— Слушай, ты так долго имеешь дело с вампирами, неужели сама не понимаешь?
— Я не даю им от меня кормиться.
— А я даю, и можешь мне поверить: когда отдашь столько крови, оправляешься совсем не сразу. — Наконец температура воды его устроила. Он открыл краны пошире и заговорил громче, перекрывая шум воды. — Сейчас мы тебя отмоем и посмотрим, как ты будешь себя чувствовать.
Я чувствовала, что хмурюсь, а почему — не знаю. Такое ощущение, будто мне следовало сердиться. Что-то испытывать, чего не наблюдалось. Теперь, уже не зажатая между Ашером и Жан-Клодом, я как-то странно успокоилась. Нет, не просто успокоилась — мне было хорошо, хотя и не должно было быть.
Я сильнее нахмурилась, стараясь прогнать это чудесное блаженство. Это было как попытка проснуться от плохого сна, который не хочет тебя отпускать. Только я боролась не с кошмаром, я хотела прервать хороший сон. И это тоже казалось неправильным. Все было неправильно. Какое-то было смутное чувство, будто я что-то важное упускаю, но даже ради спасения своей жизни я не могла бы понять что.
— Что со мной такое? — спросила я.
— Ты о чем? — переспросил Джейсон.
— Мне хорошо, а не должно быть. Ощущение чудесное. А несколько минут назад мне было страшно, тошнило, голова кружилась. Но как только ты вынул меня из кровати, все стало лучше.
— Просто лучше? — спросил он.
Он уже снял кожаную куртку — по одному рукаву, перекладывая меня с руки на руку.
— Ты прав, не просто лучше. Как только я перестала бояться, стало просто чудесно. — Я нахмурилась, попыталась подумать, и все еще это было трудно. — Отчего мне трудно думать?
Он переложил меня с колена на колено, снимая сапоги и сбрасывая их с ног. До меня в конце концов дошло, что он раздевается, продолжая держать меня на руках. Кто сказал, что приобретенное на работе умение в обыденной жизни не пригодится?
— Зачем ты раздеваешься?
— Ты не сможешь двигаться, не падая. А мне будет очень неприятно, если ты утонешь в ванне.
Я попыталась избавиться от чувства блаженства, но это было как отбиваться от теплого уютного тумана. Можно махать руками, но бить не по чему. Туман клубился и перетекал и оставался на месте.
— Прекрати, — велела я, произнеся это слово с той твердостью, которой в себе не ощущала.
— Что? — спросил он, перемещая меня вперед, чтобы расстегнуть джинсы.
— Это ведь должно меня встревожить — то, что ты раздеваешься, когда я сама голая, и лезешь со мной в ванну. Должно ведь?
— Но не тревожит, — ответил он, расстегивая джинсы одной рукой. Весьма талантливое движение.
— Не тревожит, — сказала я, снова хмурясь. — А почему?
— Ты действительно не знаешь? — удивился он.
— Нет, — ответила я, не зная даже, к чему это «нет» относится.
Он расстегнул джинсы.
Он расстегнул джинсы.
— Я могу либо положить тебя на очень холодный кафель, либо перебросить на пару секунд через плечо, пока сниму штаны. На выбор дамы.