Виллетт со свойственной ему проницательностью указывал, что именно с
этого времени Бард несомненно приобрел некоторые свойства, которые могут
привидеться лишь в кошмаре; он признает с невольной дрожью, что существуют
достаточно солидные свидетельства, подтверждающие слова юноши о находке,
которой суждено было сыграть роковую роль в его жизни. Прежде всего, два
мастера, надежные и наблюдательные люди, видели, как были найдены старые
бумаги, принадлежавшие Джозефу Карвену. Во-вторых, Вард, тогда еще совсем
юный, однажды показал доктору эти бумаги, в том числе страничку из дневника
Карвена, и подлинность этих бумаг не вызывала никакого сомнения. Сохранилось
отверстие в стене, где Вард, по его словам, нашел их, и доктор Виллетт
навсегда запомнил тот миг, когда бросил на них прощальный взгляд, окруженный
вещами, реальность которых трудно осознать и невозможно доказать. К этому
следует добавить странные и полные скрытого смысла совпадения в письмах Орна
и Хатчинсона, почерк Карвена, сведения о некоем докторе Алленс, добытые
детективами, а также ужасное послание, написанное средневековым угловатым
почерком, которое доктор Виллетт нашел у себя в кармане, когда пришел в
сознание, очнувшись от забытья после одного смертельно опасного приключения.
Но самым убедительным является результат, достигнутый доктором,
применившим формулу, которая стала ему известна во время его последних
изысканий; результат, который неопровержимо доказал подлинность бумаг и их
чудовищное значение, хотя сами бумаги стали навеки недоступны людям.
2
Свои юные годы Чарльз провел в атмосфере старины, которую так нежно
любил. Осенью 1913 года он поступил на первый курс школы Мозеса Брауна,
находившейся неподалеку от его дома, проявляя примерное прилежание в военной
подготовке, особенно популярной в то время. Старинное главное здание школы,
возведенное в 1819 году, всегда привлекало юного историка; ему нравился
живописный и обширный парк, окружавший школу. Мало бывая в обществе, большую
часть своего времени он проводил дома, часто совершал долгие прогулки,
прилежно учился и не пропускал военных тренировок. Он не оставлял своих
исторических и генеалогических изысканий в городском архиве, мэрии и ратуше,
публичной библиотеке, Атенеуме, Историческом обществе, в Библиотеке Джона
Картера Брауна и Джона Хея в Университете Брауна, и в недавно открытой
библиотеке на Бенсфит-Стрит. Он был высоким, худощавым и светловолосым
юношей, с серьезными глазами, немного сутулился, одевался с легкой
небрежностью и производил впечатление не очень привлекательного, неловкого,
но вполне безобидного молодого человека.
Его прогулки всегда представляли собой нечто вроде путешествия в
прошлое, и ему удавалось из множества реликвий, оставшихся от былого блеска,
воссоздавать картину ушедших веков. Варды жили в большом особняке в
георгианском стиле, стоявшем на довольно крутом холме, к востоку от реки.
Из
задних окон своего флигеля Вард мог с головокружительной высоты любоваться
тесно сбитыми шпилями, куполами, остроконечными кровлями и верхними этажами
высоких зданий Нижнего города, раскинувшегося на фоне пурпурных холмов и
полей. В этом доме он родился, и няня впервые выкатила его в колясочке из
красивого классического портика кирпичного фасада с двойным рядом колонн.
Она везла его мимо маленькой белой фермы, построенной два века тому назад,
которую город давно уж поглотил, к солидным зданиям колледжей, выстроившихся
вдоль респектабельной богатой улицы, где квадратные кирпичные особняки и не
столь большие деревянные дома с узкими портиками, обрамленными, колоннами а
дорическом стиле, дремали, отгородившись от мира щедро отмеренными
пространствами садов и цветников.
Его катали в колясочке и вдоль сонной Конгдон-Стрит, что располагалась
пониже на крутом склоне холма, на восточной стороне которой стояли дома на
высоких столбах. Здесь были старинные маленькие деревянные дома- ведь
растущий город карабкался вверх по холму — и во время этих прогулок
маленький Вард, казалось, постиг колорит старого поселения времен
колонизации. Няня обычно любила посидеть на скамейке Проспект Террас и
поболтать с полицейским; одним из первых детских воспоминаний Варда было
огромное, подернутое легкой туманной дымкой море крыш, куполов и шпилей,
простирающееся к востоку, и дальние холмы, которые он увидел однажды в
зимний день с этой огромной, обнесенной заграждением, насыпи, окрашенные в
мистический фиолетовый цвет на фоне пламенеющего апокалиптического заката,
горящего красным, золотым, пурпурным и подцвеченные странными зелеными
лучами. Высокий мраморный купол Ратуши выделялся сплошной темной массой, а
увенчивающая его статуя, на которую упал случайный солнечный луч из
разорвавшихся темных облаков, покрывающих пылающее небо, была окружена
фантастическим ореолом. Когда Чарльз стал старше, начались его бесконечные
прогулки; сначала мальчик нетерпеливо тащил за руку свою няню, потом ходил
один, предаваясь мечтательному созерцанию. Он устремлялся наудачу все ниже и
ниже, вдоль, крутого склона, каждый раз достигая более старого и
причудливого слоя древнего города. Предвкушая новые открытия, он недолго
колебался перед тем, как спуститься по почти отвесной Дженкс-Стрит, где дома
ограждены каменными заборами, а вход затеняли навесы в колониальном стиле,
до тенистого уголка Бенефит-Стрит, где прямо перед ним возвышался древний
дом — настоящий музейный экспонат, с двумя входами, каждый из которых
окружали пилястры в ионическом стиле, а рядом — почти «доисторическое»
строение с двускатной крышей, с остатками скотного двора и других служб,
необходимых для фермы, а еще немного поодаль — грандиозный особняк судьи
Дюфри с остатками былого георгианского величия.